— Тогда… — начала она срывающимся от яростиголосом, — тогда я просто не знаю, зачем я здесь? Вы пригласили меняпросто для того, чтобы утолить свое любопытство? Или чтобы посмотреть моиработы? Зачем вам все это понадобилось, миссис Хиллард?

— Я и сама не знаю, Нэнси… извини — Мари. Просто я… Ядолжна была увидеть тебя. Быть может, для того, чтобы узнать, удачно ли прошлиоперации и как сложилась твоя новая жизнь. Дело в том. Мари, что… Наверное, мнене следовало бы об этом говорить, особенно — тебе, но я… я знаю: мне уженедолго осталось.

В глазах Марион промелькнул страх, но Мари это известиеоставило равнодушной. Она долго смотрела на пожилую женщину, а когдазаговорила, ее голос, хоть и был негромок, по-прежнему срывался и дрожал,выдавая всю силу бурливших в ее груди эмоций.

— Я сожалею об этом, миссис Хиллард, но… Я-то, умерлауже давно, два года назад. И Майкл, я думаю, тоже. И я, и ваш собственный сын,миссис Хиллард, мы оба умерли от вашей руки, и, говоря откровенно, мне впорувас ненавидеть. С другой стороны, я понимаю, что должна быть благодарна вам.Мне следовало бы сказать вам спасибо за то, что, когда я иду по улице, мужчинысмотрят мне вслед вместо того, чтобы отворачиваться с ужасом и жалостью.Наверное, я должна много чего чувствовать к вам, но я не чувствую ни-че-го…Ничего, кроме жалости, потому что вы сломали жизнь собственному сыну и знаетеэто. О себе я не говорю — я всегда была вам безразлична, но Майкл… Вы поступилис ним хуже, чем если бы застрелили его своими собственными руками.

Марион молча кивнула. Упрек был справедлив, и сейчас она сновой силой ощутила всю тяжесть лежащей на ней вины. Все, что она услышала, небыло для нее новостью. Она знала это уже давно — все два года. Поначалу ейудавалось обманывать себя, потом — не думать о содеянном, теперь не думатьстало уже невозможно. Правда, Марион думала главным образом о Майкле — о Нэнсиона ничего не знала, и, возможно, именно смутное ощущение вины перед неюзаставило Марион приехать в Сан-Франциско.

— Я… я не знаю, что мне сказать вам, Мари… — с трудомпроговорила она.

— До свидания будет в самый раз. А лучше — прощайте, ипрощайте навсегда!

С этими словами Мари убрала в папку альбом, подхватилапальто и зашагала к выходу. У дверей она, однако, остановилась и ненадолгозамерла, сжимая пальцами прохладную дверную ручку и чувствуя, как по лицу текутгорькие слезы.

Когда она обернулась, то увидела, что лицо Марион тоже мокроот слез. Марион молчала, не в силах вымолвить ни слова от боли, котораянакатывала на нее волна за волной. Мари же сумела справиться с собой идобавила:

— Итак, прощайте, миссис Хиллард. И… передайте Майклу,что я люблю его.

Потом она вышла, прикрыв за собой дверь.

Дверная защелка неприятно лязгнула, но Марион даже непошевелилась.

Сердце ее, словно просясь на волю, отчаянно колотилось оребра, и каждый удар отдавался в легких и в голове пронзительной и резкойболью. Задыхаясь, прижимая руку к груди, Марион привстала с кресла и потянуласьк звонку вызова коридорного. Ей удалось нажать на кнопку только один раз. Потомона потеряла сознание.

Джордж почти бегом бежал по пустому больничному коридору, истены отзывались на его шаги гулким дробным эхом. Почему, почему он отпустилМарион одну? Почему уступил ее настояниям? Почему не внял голосу здравогосмысла и спасовал перед ее желанием всегда и во всем поступать по-своему, бытьнезависимой, самостоятельной?..

Увидев на одной из дверей нужный номер, Джордж остановился инегромко постучал. На стук из палаты вышла медсестра, смерившая его строгим,почти подозрительным взглядом.

— Это палата миссис Хиллард? — спросил Джордж, всееще слегка задыхаясь после быстрой ходьбы. — Мое имя Джордж Каллоуэй. Я…

Он знал, что выглядит взвинченным, старым, усталым — именнотак он себя и чувствовал в эти минуты. И еще он чувствовал, что с него хватит.Именно это Джордж собирался сказать Марион, когда увидит ее. Именно так онсказал Майклу перед своим отъездом из Нью-Йорка.

Услышав его имя, медсестра улыбнулась.

— Да, мистер Каллоуэй, мы вас ждали, — сказалаона, отступая в сторону. — Прошу вас, проходите.

Марион привезли в больницу только в шесть вечера. Джорджприлетел в Сан-Франциско в двадцать три часа по местному времени и сразу изаэропорта помчался в больницу. Сейчас часы показывали без четверти двенадцать,так что, спеша поскорее увидеть Марион, он установил своеобразный рекорд,добравшись из Нью-Йорка до Западного побережья так быстро. Улыбка Марион,которую Джордж увидел еще с порога, подтверждала это.

— Привет, Джордж.

— Привет, Марион. Как ты себя чувствуешь?

— Усталой и слабой, но жить буду. Во всяком случае, такмне сказали. Это был совсем легкий приступ.

— На этот раз. На этот раз!..

Джордж заметался по палате из стороны в сторону, напоминаяхищника в клетке. Он даже не поцеловал Марион, что делал при каждой встрече.

— Но ведь все уже позади, — беспечно заметила Марион. —Когда будет следующий раз, тогда будем и волноваться, а сейчас, дорогой, сядь иуспокойся. Твоя беготня действует мне на нервы. Хочешь что-нибудь съесть? Япопросила медсестру оставить тебе пару сандвичей, а у дежурной сестры долженбыть горячий кофе.

— Я не могу проглотить ни кусочка.

— Не выдумывай, Джордж. — Лицо Марион сталосерьезным. — Я никогда не видела тебя таким. Ну что ты так разволновался?Ведь я же сказала тебе — это был совсем пустяковый приступ. Не будь занудой,Джордж, возьми себя в руки!

— Не учите меня, как мне себя вести, Марион Хиллард! Яслишком долго наблюдал за тем, как вы убиваете себя. И больше я не намеренэтого терпеть! — взорвался Джордж.

— Ты… собираешься уйти в отставку? — Онанасмешливо вскинула брови. — На пенсию собрался, Джордж?

Вся ситуация слегка забавляла ее, но только до тех пор, покаДжордж не повернулся к ней. В его неподвижном лице было что-то непреклонное ижесткое, и Марион сразу же перестала улыбаться.

— Именно это я и собираюсь сделать, Марион. Я ухожу.

Он говорил совершенно серьезно, и Марион ясно видела это.«Только этого мне не хватало!» — подумала она с досадой.

— Зачем выставлять себя на посмешище, Джордж? Подумайкак следует! Или ты действительно чувствуешь себя таким дряхлым, что… — Она недоговорила, почувствовав, что на этот раз ей не удастся обратить все в шутку изаставить его изменить свое решение. — Не глупи, Джордж!..

Она села на постели и зябко повела плечами, но вовсе не отхолода. Марион было очень не по себе, и она тщетно пыталась это скрыть.

— Это не глупость. По-моему, это самое разумное решениеиз всех, что я принял за последние двадцать лет. Кстати, Марион, знаешь, ктоеще выходит в отставку вместе со мной? Ты! Мы оба удаляемся от дел, инемедленно, без всяких предварительных условий, заявлений и прочего. По дорогев аэропорт я говорил с Майклом. Он был так любезен, что подвез меня к самолету,и у нас была возможность подробно все обсудить. Кстати, Майкл просил у тебяпрощения, что не может приехать сам, но ты же знаешь, что сейчас он слишкомзанят: Что касается нашей с тобой отставки, то он считает, что это весьмаудачная идея. И я с ним полностью согласен. Что ты думаешь об этом, никого неинтересует — решение принято. Большинством голосов.