— Там Анатолий уже дошел до кондиции. Еле настуле сидит. Пепел прямо на пол стряхивает. Я ему замечание сделала, а он нанего даже никак не отреагировал. Сказал, чтобы я из комнаты выметалась и немешала ему по телефону разговаривать. Еще сказал, что у него здесь все схваченои за все заплачено. Мол, у него все включено. Если он захочет, то он прямопосреди стола по-большому нагадить может.

— Что, прямо так и сказал?

— Прямо так и сказал.

— Вот дурак пьяный. Так он ужинает или чтоделает?

— Да, пьет в основном и бычки об дорогой столтушит. Я некоторых новых русских не понимаю. Такое положение имеют, такимиденьгами ворочают, а когда напьются, то ведут себя, как самое обыкновенноебыдло. Смотреть противно. Ни черта он не ужинает. Даже ни к чему непритронулся. Уже все остыло. Он в основном по телефону разговаривает. В Москвузвонит, с кем-то ругается. Я его еще никогда таким пьяным не видела. Он всегдатакой сдержанный, такой культурный, а тут сам на себя не похож. Наверно у негочто-то стряслось?

— А мне плевать, что у него стряслось.

— Маша, а тебе в норковой шубе не жарко? —как-то осторожно спросила меня Катя.

— Нет, мне холодно, — сухо ответила я.

— Правда? А я во всем доме кондиционерывключила. Мне показалось, что в доме жара страшная.

— Может, кому и жарко, а мне лично холодно.Знобит меня что-то.

— Может, ты простыла?

— Не знаю. Мне кажется, что у меня этонервное.

— Давай я тебе капель успокоительных налью. Уменя в аптечке, кажется, есть.

— Не нужно. Ты мне и так уже капель целуюбутылку налила. Так что я пошла лечиться.

Я натянуто улыбнулась и нечаянно отпустилаполы своей норковой шубы. Моя шубка распахнулась, и показалось обнаженное тело,покрытое множеством синяков, царапин и ссадин. От неожиданности Катя слегкавскрикнула и тут же зажала рот ладонью. Поняв, в чем дело, я поставила бутылкуджина на стол, наглухо застегнула все пуговицы и попыталась ее успокоить.

— Катя, ничего страшного не произошло.Подумаешь, забыла пуговицы на шубе застегнуть. С кем не бывает.

— Но ведь у тебя под шубой ничего нет…—растерянно пробормотала девушка.

— Ну и что такого? Можно подумать, ты никогдав жизни не видела женщин, которые одевают шубу на голое тело. Можно подумать,ты сама так никогда не ходила. Такое бывает сплошь и рядом.

— Я так не ходила. Конечно, это твое право.Может, у тебя с Толей какие-то свои сексуальные игры, но дело не в этом, а втвоих синяках. Послушай, как ты его терпишь?! Он у тебя что, садист какой-то,что ли? Садист?! Как ты с ним живешь?! Таких гадов просто расстреливать надо! Кстенке ставить, и дело с концом!

— Все, хватит — прерывисто выдохнула я. —Надоело. Я пошла лечиться, а то я что-то плохо себя чувствую.

— Может, закусить все-таки что-нибудьвозьмешь?

— Не хочу. Меня прямо наизнанку выворачивает.Как только я развернулась и пошла по лестнице вверх, Катя тихо меня окликнула игрустно произнесла:

— Маша, а Лены до сих пор нет. Прямо не знаю,что делать и что думать.

Я посмотрела на Катю глазами, полными слез, ичуть было не выронила бутылку джина из рук.

— Найдется.

— Ты думаешь?

— Я просто уверена.

— Знаешь, а ведь с ней раньше никогда такогоне случалось.

— Я думаю, что все будет хорошо.

— Может, мне в полицию заявить?

— В полицию?! — У меня поплыло перед глазами,я пошатнулась и схватилась за лестничные перила. — А зачем в полицию?

— Ну как зачем?! У меня подруга пропала. Немогу же я сидеть сложа руки.

— А что толку от полиции?

— Как, что толку? Они искать будут.

— Кто будет искать, арабы?

— Ну хотя бы арабы. Пусть хоть кто-то ищет.Нужно же что-нибудь предпринять…

— Рано еще. Подожди. Я думаю, что она самаскоро объявится.

— Ты предлагаешь еще подождать?

— Конечно. Заявить в полицию ты всегдауспеешь.

Стараясь не смотреть на Катерину, я обнялабутылку джина и пошла вверх. Когда я подошла к двери своей спальни, Катяокликнула меня еще раз, и я, перевалившись через перила, посмотрела на неевниз.

— Ну, что еще?

— Маша, ты извини, я просто хотела сказатьтебе, что когда ты снимешь свою шубу, то можешь отдать мне ее в чистку.

— А она что — грязная, что ли?

— Очень. Норка-то ведь голубая. На ней кускизасохшей грязи и песка полно. Словно тебя где-то в грязи валяли. Жалко, шуба-товедь дорогая. Греческая?

— Скандинавская, — глухо ответила я.

— Тем более. Ты к зеркалу подойди и всеувидишь сама. Короче, если будет желание, то ты дай ее мне. Я ее почищу, и онабудет как новенькая.

— Хорошо.

Зайдя в спальню, я быстро закрыла дверь нащеколду и подошла к зеркалу. Катя была права: дорогая норка напоминала хламидубомжа. Бросив шубу прямо на пол, я открыла дверь в ванную комнату, налила вванну побольше пены, включила воду и залезла внутрь. Затем схватила мочалку иотчаянно принялась тереть свое тело. Я не знаю, сколько времени я его терла, яхотела протереть его дыр, пока на моей коже не появится кровь и не смоет следытой грязи, которая накопилась во мне за сегодняшний вечер. Конечно, грязь стела всегда можно смыть, но как смыть грязь с души? Как излечить больную душу,если в нее изо всей силы плюнули? Кто ответит за мои страдания, унижения ислезы? Конечно, тот, кто меня сюда привез. Тот, кто превратил мою жизнь вкошмар, которому не видно ни конца ни края. Он ответит. Он обязательно за всеответит. Никогда нельзя так унижать женщину, потому что тот, кто унижаетженщину, унижает женскую душу, а это опасно. Это очень опасно.

Откупорив бутылку джина, я налила себе полныйстакан и осушила его залпом, даже не поморщившись. Приятное тепло растеклось помоему телу, и я почувствовала себя значительно лучше.