Официант уже вносил в зал поднос, клубящийся ароматами.

«Не бросать же все на самом интересном месте,» — подумала яи сказала:

— Марусенька, перезвони мне через три часа.

Фрол Прокофьевич, похоже, был охвачен нетерпением, потомучто он ужаснулся и воскликнул:

— Как — через три часа?! Сонечка, а нельзя ли раньше?

Я расстроилась.

— О, господи, можно и раньше, — нехотя ответила я. — Черездва часа и сорок пять минут.

— Раньше, раньше, — канючил Фрол Прокофьевич, и я сдалась:

— Хорошо, через два с половиной часа.

— Через два, — радостно воскликнул он. — Я позвоню через двачаса. Только умоляю, никому не говорите о нашем разговоре. Никому!

— Что я, сумасшедшая, — успокоила я его и отправиламобильный в карман.

Жены приуныли.

Мне непонятна была их грусть, потому что официант не терялдаром времени, и на столе уже стояло много чего, повышающего настроение.

— Ну что, приступим? — с присущим мне оптимизмом потираяруки, воскликнула я. — Сами слышали, времени у меня в обрез.

Жены не отреагировали. У каждой в глазах поселилась тоска.Странные бабы, как можно тосковать, когда на столе стоит жареный поросёнок?

— Девочки, а у меня сердце ёкнуло, — первой призналасьТатьяна. — Столько лет мечтала увидеть его в гробу, а тут взяло и ёкнуло —вдруг жив, вдруг нам все это приснилось.

— Да-а, девчонки, — поддержала её Полина. — Я сама от себяне ожидала, но вдруг навалилась такая хандра. Так захотелось чтобы жив был мойФросик. Та-ак захотелось!

— И я, бабоньки, как услышала «Фрысик», так и подумала: «Авдруг он жив! Мой Фролушка!» — рыдающе сообщила Изабелла.

— Да как это возможно? — кусая губу и пуская слезу, рассердиласьТамарка. — Он что вам, как тот самый негр — встал и пошёл? — и она почему-токивнула на дверь в зал ресторана.

Я глазам своим не поверила. Это что же такое? Тут поросёнкапринесли, а они нашли о чем убиваться.

— Вы же все его ненавидите, — напомнила я. — Он сволочь! Онвсем вам жизнь поломал!

Жены облили меня кипятком своего гнева, они возмутилисьсамым мощным возмущением и в один голос завопили:

— Да молчи ты!

— Что ты понимаешь?

— Ты нам завидуешь!

И что вы думаете? Больше всех лютовала моя Тамарка. Простоудивительно. Вот яркий пример женского непостоянства. Боже, сколько в этойТамарке возмущения! И это после того проникновенного рассказа о жестокостиФрысика, рассказа, от которого зарыдали бы и скалы.

— Ладно вам, девочки, пора бы делом заняться, — сказала я,хватая в руки вилку и нож и жадно устремляясь к жареному поросёнку.

— Ты не жрать сюда пришла, — отрезала Тамарка, решительноотодвигая от меня поросёнка.

— А для чего же? — изумилась я.

— Для важного разговора.

— Важно разговаривать можно и дома, а в ресторан ходят,чтобы вкусно пожрать, — сказала я, поросёнка придвигая.

— Нет, — стояла на своём Тамарка, вырывая поросёнка из моихрук.

— Да! — возмущённо тащила его к себе я.

— Убери лапы! — кричала Тамарка, но я, не слушая её,вцепилась в поросёнка и уже исхитрилась воткнуть в него вилку и даже началапилить его ножом…

— Ах, так! — возмутилась Тамарка и совершила святотатство:она швырнула поросёнка на пол прямо с подносом.

Я с болью в сердце проследила как проехал он, несчастный, покаменному полу и врезался в дверь.

— Сумасшедшая, — только и смогла выдохнуть я.

А Татьяна закричала:

— Девочки, вы ещё и не пили, а уже буяните. Давайте хотьпомянем нашего Фроку.

— Никаких — помянем, — воспротивилась Тамарка. — И непритронетесь к еде, пока дело не сделаем.

И тут раздался страшный вой. Так выть могла только Полина.

— Не-ет, не-ет, — выла она. — Я этого не переживу-уу! Я непереживу его смерти-иии!

Все испуганно уставились на эту дурочку. Все, кроме меня.

Я единственная смотрела на неё с удивлением, думая: «Горе еёявно запоздалое. Фрысик уже больше недели как погиб. Он уже и воскреснутьуспел, а Полина, наконец, спохватилась.»

Однако спохватились и другие жены. Они присоединились кПолине и дружно завыли, каждая о своём, попутно наделяя Фрысика качествамисовершенно сверхъестественными.

«Жаль, что у меня нет с собой магнитофона,» — подумала я,нервно поглядывая на сиротливо лежащего под дверью поросёнка.

— Вы же его ненавидели? — вынуждена была снова напомнить имя. — Танька, ты-то что ревёшь? Он тебя бросил ради какой-то Полинки. Посмотрина неё. Он же извращенец.

Я добилась ошеломительного эффекта. Татьяна вмиг осушилаглаза, в которых уже была только ненависть, и закричала:

— Да будь проклят он, козёл! Разве только Полька? — и онавыразительно посмотрела на Изабеллу. — Душу свою козлу отдала, а он её, моюдушу, взял и бросил под ноги этой, — и Татьяна произнесла абсолютно нецензурноеслово.

Просто жуть! Решив на этом не останавливаться, она добавила кнему ещё пару крепких фраз. И понеслось. Дальше было очень интересно, носовершенно непередаваемо. Сплошная нецензурщина.

«Э-э, это надолго,» — подумала я, с тоской посматривая нароскошно накрытый стол и на лежащего вне стола поросёнка.

Минуту спустя, Татьяна вцепилась в волосы Изабелле, котораявопила:

— Он не козёл! Он ублюдок! Он заставлял меня стирать! А ты,сучка, отбила его у меня! Думаешь, я тебе это прощу? Да он меня только любил!Вы все это знаете! Я верёвки из него вила! Если бы не ты, он мне не десять, апятнадцать процентов подарил бы!

В этом месте Изабелла неожиданно лягнула Татьяну, да так,что та потеряла равновесие и упала вместе со своими «арбузами» прямо на колениПолине. Пользуясь удачным случаем, Татьяна не растерялась и тут же началаПолину душить.

Изабелла же, увидев, что Татьяна занята делом, посчитала этодело полезным и не решилась мешать. Изабелла набросилась на Тамарку.

— Это ты, сучка, замутила воду, — кричала она. — Ты навелаего! Из-за тебя он застал нас!

Тамарка встретила врага достойно и с ходу задвинула Изабеллев глаз.

— Оч-чень профессионально, — тут же одобрила я, решив болетьза подругу.