Я вырвала у неё бумагу и принялась читать, там действительноговорилось о том, что я стала наследницей и управительницей акций Фрысика…

Я тщательно рассмотрела бумагу, покрутила её со всех сторон,даже понюхала. Ну да, так и есть. Ни одной печати. Куда смотрели мои глаза?

— И что это значит? — строго поинтересовалась я у Тамарки. —По-твоему это документ?

— Я и не говорила, что это документ, — приняласьоправдываться она. — Это всего лишь письмо моей подруги, в котором она ставитменя в известность, что Прокопыч сделал следующие завещание и поручение.Подруга нотариус, она самолично заверяла эти документы.

— Противоправные действия, — сказала я. — Она не имела правадавать тебе текст завещания, пока не умрёт тот, кто его оставил. И после егосмерти, тоже не имела права показывать этот текст тебе. Наследница-то я, вотмне она завещание и должна была показать. И где эта доверенность, по которой ямогу управлять акциями? Почему она не передала её мне? Почему об этом тыузнаешь раньше меня? Противоправные действия. Я твою подругу засажу!

Тамарка побледнела. Такого поворота она никак не ожидала изагнанно посмотрела на бумагу, которую просила меня подписать. Уж кому-кому, аТамарке лучше других было ясно, что теперь я хозяйка положения, если, конечно,ей не безразлична судьба подруги. Тамарке не была безразлична её судьба. Ей сней ещё дела делать…

Мне же было безразлично все. Я плотно поела и пребывала вполнейшем благодушии. Мне лишь было обидно, что Тамарка всеми взяласькомандовать.

— Ладно, — насладившись властью, сжалилась я, — давай ручку.Так и быть, откажусь. На кой фиг мне эти акции? На собрания я не люблю ходить,так что подавитесь, — и я поставила свою подпись там, где указала Тамарка,радуясь бесполезности своих действий.

Жены, насторожённо наблюдавшие за нашими прениями,оживились.

— И что теперь? — спросила Полина.

— А ничего, — сказала я. — Живите себе, как жили, насобрания ходите, а я умываю руки.

В воздухе повис вопрос.

Он так низко повис, что даже я его учуяла. Этот вопрос был вглазах всех, не исключая Тамарки, потому что сделано было последнее дело,которое связывало жён с их Фролом Прокофьевичем. Нерастраченную часть ненавистиони попытались было перенести на меня, но очень быстро поняли, что все это нето, суррогат. Да и я сразу же сдалась.

— А для чего же нам теперь жить? — огласила вопрос Полина.

— Что нам теперь с этих собраний? — разрыдалась Изабелла.

— Какого черта он сдох, зараза?! — возмутилась Татьяна.

Тамарка молчала, но я видела, что она-то страдала большевсех, потому что душа у неё была шире и ненависти туда помещалось бесконечномного.

Было тягостно смотреть на эту картину, на горе попавших всилки тёмных страстей женщин.

— Господи, да кого же я буду теперь ненавидеть?! — систеричным напором воскликнула Полина и горько-горько заплакала.

Передать не могу, какой поднялся там вой. Сердце моё рвалосьна части, очень жалко было жён. Ещё немного, и я, не устояв, проболталась бы очудесном воскрешении Фрола Прокофьевича.

Но я не проболталась. Я поглядывала на часы и с тревогойдумала о том, что уже скоро он мне позвонит, а я все ещё тут, среди его,страдающих от ненависти и любви жён.

Тамарка, заметив мою тревогу, подошла ко мне и грустноспросила:

— Мама, ты очень спешишь?

— Конечно, — заверила я.

— Мама, но что же нам делать?

Я изумилась:

— Ты о чем?

— Не о чем, а о ком. Нам даже некуда к нему придти. У негодаже нет могилы. Жизнь прожил беспутно и умер не как человек. Мама, ты жеможешь, — схватив меня за руку, с жаром воскликнула Тамарка. — Найди нам еготруп, Мама!

Дверь распахнулась и вошёл официант, снова впустил звуки«негра».

«Мама осталась одна, мама привела колдуна, ну и что, чтозомби, зато он встал и пошёл,» — пели «Запрещённые барабанщики».

— Найдёшь, Мама? — спросила Тамарка, знаком приказываяофицианту ждать.

— Куда я денусь, — со вздохом ответила я.

— Найди, Мама, умоляю.

— Машину, Тома, дашь? Сегодня мне может очень понадобиться.

— Дам, дам, Мама, что хочешь дам, только найди… Найдёшь?

— Если машину дашь, постараюсь, — заверила я, поспешнопокидая безутешных жён.

«Ай-яй-яй-яй-яй, ай-яй убили негра! Убили негра, убили,ай-яй-яй-яй-яй, ни за что ни про что суки замочили! Ай-яй-яй-яй-яй, ай-яй убилинегра! Убили негра…» — провожали меня ростовские ребята.

«Какой же чудак так полюбил эту песню?» — подивилась я.

У выхода Тамарка догнала меня и, пытливо вглядываясь в моиглаза, ещё раз спросила:

— Нет, правда, Мама, сможешь? Сможешь найти Прокопыча?

— Думаю, смогу, — успокоила я подругу.

— Мама, миленькая, — оживилась Тамарка. — Постарайся, найдиты этот чёртов труп. Он мне и для сердца и для дела нужен.

— Труп не труп, — замялась я, — но найду. Обязательно.Обещаю.

— Скоро?

— Ну, дорогая моя, придётся немного подождать. Кстати, —кивнула я на её машину, — отдай водителю приказ, что он поступает в моё распоряжение.

Тамарка нехотя выполнила эту просьбу и, ещё раз десятьповторив про жутко необходимый ей труп, наконец со мной простилась.

Я села в автомобиль и скомандовала:

— Домой.

Водитель сорвался с места, а я с грустью смотрела наодинокую Тамаркину фигуру, медленно бредущую в чрево ресторана. Плохой ей безсвоей ненависти.

Но мне уже было не до этого. Признаться, я была полнанетерпения. Меня терзали всевозможные мысли, из которых на первый планвырывались мои отношения с Евгением.

Я была уверена, что Фрол Прокофьевич не в Москве и знала,что он попросит меня срочно к нему приехать. Или в крайнем случае что-топоручит сделать, ведь не зря же он звонил, не для того же, чтобы порадоватьменя своим чудесным воскрешением.

В любом случае я была уверена, что мне придётся отлучатьсяиз дома, а Евгений вот-вот вернётся из деревни. Как-то он посмотрит на это?Очень хотелось знать, велик ли запас прочности его терпения?

Подумав, решила написать Евгению записку, а для этого надобыло подняться домой.