и чипсы в местном пабе. Выполняли упражнения для акклиматизации при суровой температуре. Надевали оранжевые водонепроницаемые костюмы и прыгали в Северный Ледовитый океан. Удивительно, насколько вода была теплее, чем чертовски холодный воздух.

  Но в основном мы знакомились и налаживали контакты.

  Когда, наконец, распогодилось, мы запрыгнули в «Антонов» и полетели в вахтовый ледяной лагерь, потом пересели в вертолеты и высадились в двухстах милях от Северного полюса. Когда приземлились, был примерно час ночи, но светло, как в полдень в пустыне. Темноты не было совсем, темноту изгнали. Мы помахали вертолетам и приступили к делу.

  Эксперты по Арктике предупредили нашу команду, чтобы мы старались не потеть, потому что на Северном полюсе любая влага мгновенно замерзает, и из-за этого возникают разные проблемы. А мне никто об этом не сказал, я пропустил это занятие с экспертами. Так что я шел весь первый день и тянул тяжелые сани, пот с меня лился рекой, и, конечно же, моя одежда превратилась в твердый лед. Еще больше пугало то, что я начал замечать первые пятна беды на пальцах и ушах.

  Обморожение.

  Я не жаловался. Как бы я стал жаловаться среди таких людей? Но мне и не хотелось жаловаться. Несмотря на дискомфорт, я испытывал лишь благодарность, находясь среди таких героев, служа столь важному делу, видя места, которые довелось увидеть лишь немногим. В день четвертый, когда надо было улетать, мне не хотелось. И мы еще не добрались до Северного полюса.

  Увы, у меня не было выбора. Или улетаю сейчас, или пропущу свадьбу брата.

  Я сел в вертолет, чтобы лететь на аэродром Барнео, откуда взлетит мой самолет.

  Пилот не спешил. Он настаивал, что мне нужно напоследок увидеть Северный полюс. «Вы проделали такой путь, и не увидите его», - сказал пилот. Так что мы полетели туда, выбрались из вертолета среди абсолютной белизны. Вместе определили точную точку с помощью GPS-навигатора.

  Я стоял на вершине мира.

  Один.

  И держал британский флаг.

  Я сел в вертолет и полетел на Барнео. Но тут началась сильная буря, метель, мой рейс отменили, все рейсы отменили. Ураган так бушевал, что повредил летную полосу.

  Нужен ремонт.

  Пока я ждал, зависал в компании инженеров. Мы пили водку, сидели в их вахтовой сауне, а потом прыгали в ледяную воду океана. Много раз я наклонял голову назад, выпивал очередную рюмку вкуснейшей водки и уговаривал себя не переживать из-за летной полосы, из-за свадьбы, из-за чего-либо.

  Буря закончилась, летную полосу восстановили и убрали, не помню, что именно с ней сделали. Мой самолет с рокотом пронесся по льду и поднял меня в голубое небо. Я помахал из окна. До свадания, братья.

  42.

  Накануне свадьбы Уилла мы обедали с ним и с папой в Кларенс-Хаузе. Еще там были Джеймс и Томас - шаферы Уилла.

  Общественности сообщили, что я буду шафером, но это была неприкрытая ложь. Общественность ждала, что я буду шафером, так что у Дворца не было выбора - пришлось сказать, что я шафером буду. На самом деле Уилл не хотел, чтобы я произносил речь шафера. Ему казалось небезопасным вручить мне включенный микрофон и предоставить возможность говорить не по сценарию. Я ведь могу сказать что-то абсолютно неподобающее.

  В общем, он был прав.

  Кроме того, ложь стала прикрытием для Джеймса и Томаса, двоих ни в чем не повинных гражданских. Если бы их рассекретили как шаферов Уилла, бешеные журналисты преследовали бы их, следили за ними, прослушивали их разговоры, провели бы расследование и разрушили бы жизнь их семей. Оба парня были спокойные и застенчивые. Они не смогли бы справиться с таким натиском, и от них не следовало этого ожидать.

  Уилл объяснил мне всё это, я и глазом не моргнул. Я всё понял. Мы даже посмеялись над этим, раздумывая, что неподобающее я мог бы сказать в своей речи. Так что обед накануне свадьбы был приятным и веселым, хотя Уилла явно мучил обычный мандраж жениха. Томас и Джеймс уговорили его выпить несколько стаканов ром-колы, это, кажется, его успокоило. А я тем временем потчевал компанию историями о Северном полюсе. Папа слушал очень заинтересованно, сочувствовал моему дискомфорту из-за отмороженных ушей и щек, я с трудом сдерживался, чтобы не сболтнуть лишнее и не рассказать ему о моем столь же чувствительном пенисе. По возвращении домой я с ужасом обнаружил, что моя нижняя часть тоже обморожена, уши и щеки уже зажили, а пенис - нет.

  Это стало бы темой дня.

  Не знаю, почему я не решился обсудить свой пенис с папой или с другими присутствующими джентльменами. Мой пенис был объектом общественного интереса и внимания. В прессе много о нем писали. Было множество публикакий в книгах и газетах (даже в «The New York Times») о том, что мы с Уиллом не обрезаны. Писали, что мама запретила, и, хотя риск обморожения намного выше, если вы не обрезаны, все эти рассказы были ложью. Я был обрезан еще в младенчестве.

  После обеда мы перешли в комнату с телевизором и посмотрели новости. Репортеры брали интервью у людей, которые разбили лагерь возле Кларенс-Хауза, надеясь получить места на свадьбе в первом ряду. Мы подошли к окну и увидели, что их - тысячи, в палатках и спальных мешках, по всей Мэлл, идущей от Букингемского дворца к Трафальгарской площади. Многие пили и пели песни. Некоторы готовили обед на переносных плитках. Другие слонялись, пели и праздновали, словно это у них сегодня свадьба.

  Уилл, разогретый ромом, крикнул:

  - Мы должны выйти к ним!

  Отправил своей службе безопасности сообщение, что хочет это сделать.

  Служба безопасности ответила:

  - Настоятельно рекомендуем этого не делать.

  - Нет, - закричал он. - Это будет правильно. Я хочу выйти к ним. Мне нужно их увидеть!

  Он просил меня пойти с ним. Умолял.

  В его глазах я увидел, что ром ударил ему в голову. Ему нужен второй пилот.

  До боли знакомая мне роль. Но ладно.

  Мы вышли, прошли перед толпой, пожимая руки. Люди желали Уиллу счастья, говорили, как они любят его и Кейт. Они дарили нам те же улыбки со слезами на глазах, те же взгляды, полные нежности и сочувствия, что и в августе 1997 года. Я не удержался и покачал головой. Накануне Важного дня Уилла, одного из самых счастливых дней в его жизни, просто не удалось избежать отголосков Худшего дня его жизни. Нашего Худшего дня.

  Я несколько раз посмотрел на Уилла. Его щеки были пунцовыми, словно от