Он качал головой:

  - Лейтенант Уэлс, я не касаюсь панели управления. Мы приземлимся, вы посадите вертолет, и поговорим об этом потом.

  У него была просто богатырская сила воли. А по его внешности нельзя было об этом догадаться. Средний рост, среднее телосложение, волосы стального серого цвета, аккуратно зачесанные на одну сторону, очки без единого пятнышка. Он был гражданским в ВМС, добрым дедушкой, который любит яхты, клевым парнем. Но у него было сердце чертового ниндзи.

  А в тот момент мне нужен был именно ниндзя.

  33.

  Несколько месяцев Найдж-ниндзя учил меня управлять вертолетом, одновременно делая еще несколько вещей, и, более того, делать это с некой любовью к себе. Это были летные занятия, но я думал о них как об уроках жизни, и постепенно они становились всё лучше.

  Хороший или плохой, каждый полуторачасовой урок дзюдо в «Белке» Найджела заставлял меня выгибаться в дугу. Приземлившись, я думал: «Надо вздремнуть».

  Но сначала - разбор полета.

  Тут уж действительно Найдж-Ниндзя подвергал меня жесточайшему допросу, никогда не лакируя действительность. Он говорил прямо и ранил беззаботно. Было то, что мне следовало услышать, и его не волновало, каким тоном он мне это говорит.

  Я начинал защищаться.

  Он давил.

  Я стрелял в него взглядами «ненавижу-тебя-навсегда».

  Он давил.

  Я говорил: «Да-да, я понял».

  Он давил.

  Я больше не слушал.

  Бедняга Найдж...Он давил.

  Теперь я понимаю, что он был одним из самых честных людей, которых я когда-либо встречал, он знал о правде тайну, которую многие не желают принимать: правда обычно болезненна. Он хотел, чтобы я поверил в себя, но эта вера не могла основываться на фальшивых обещаниях или лживых комплиментах. Торная дорога к мастерству была вымощена фактами.

  Нельзя сказать, что он был категорически против комплиментов. Однажды почти мимоходом он сказал, что я, оказывается, совсем не испытываю...страх:

  - Знаете, лейтенант Уэлс, вы совсем не испытываете ужаса от мыслей о смерти.

  - Так и есть.

  Я объяснил, что не боюсь смерти с двенадцати лет. Он кивнул. Он понял. Мы продолжили занятия.

  34.

  В конце концов Найдж даровал мне свободу, отпустил, как подранка, которого вылечили, на основе его сертификата армия объявила, что я готов управлять «Апачем».

  Но нет - это шутка. Я не буду летать на «Апаче». Я буду сидеть в комнате без окон и читать про «Апачи».

  Я подумал: «Можно ли вообразить себе большую жестокость? Пообещать мне вертолет, а вместо этого загрузить ворохом домашних заданий?».

  Учебный курс длился три месяца, и за это время я чуть с ума не сошел. Каждую ночь я заваливался в свою комнату, похожую на келью, в офицерском корпусе, и начинал засыпать жалобами друга по телефону или своего телохранителя. Я уже подумывал совсем бросить этот курс. Даже не хотел управлять «Апачем». Всем об этом говорил с раздражением. Я хотел управлять «Рысью». Ее легче освоить, и я быстрее вернусь на войну. Но мой командир, полковник Дэвид Майер, полностью отмел эту идею:

  - Это невозможно, Гарри.

  - Почему, полковник?

  - Потому что у тебя есть базовый оперативный опыт разведки, ты был хорошим авианаводчиком, и ты - чертовски хороший летчик. Ты будешь управлять «Апачем».

  - Но...

  - По тому, как ты летаешь, как читаешь местность, я могу сказать, что это - то, для чего ты предназначен.

  Для чего предназначен? Этот курс был пыткой!

  Но я каждый день приходил вовремя. Являлся со своими папками на трех застежках, полными информации об «Апачах», и слушал лекции с упорством безумца. Я пытался использовать всё, чему научился у своих инструкторов от Були до Найджа, и воспринимал класс как падающий самолет. Мое задание - вернуть над ним контроль.

  Но в один прекрасный день...курс закончился. Мне сказали, что теперь мне, наконец-то, разрешено сесть в самый что ни на есть настоящий «Апач».

  Для...наземного руления.

  - Вы шутите?

  - Четыре урока, - ответили мне.

  - Четыре урока...руления?

 Как оказалось, четырех уроков было маловато, чтобы впитать все знания, необходимые для наземного руления такой огромной птицей. В процессе руления чувство у меня было такое, словно летательный аппарат шел на ходулях по огромной бадье с желе. Бывали мгновения, когда я сомневался, что у меня получится, спрашивал себя, не закончится ли мое путешествие здесь, даже еще не начавшись.

 Частично я объяснял свои трудности расположением сидений. В «Светлячке» и в «Белке» инструктор всегда находился справа от меня. Он мог протянуть руку, сразу исправить мои ошибки или составить правильный маршрут. Були нажимал кнопки на панели управления, или Найдж нажимал на педали, и я делал то же самое. Я понял, что многое из того, чему я научился в жизни, я постиг посредством копирования. В большей мере, чем большинство людей, я нуждался в наставнике, в гуру, в партнере.

  А в «Апаче» инструктор сидел впереди или сзади, он был невидим.

  Я был абсолютно один.

  35.

  Но в конце концов проблема расположения сидений утратила актуальность. Изо дня в день «Апач»' становился мне всё ближе, бывали дни, когда я даже чувствовал себя хорошо.

  Я научился находиться там один, самостоятельно думать, самостоятельно действовать. Научился общаться с этим большим, быстрым, своенравным, красивым животным, научился говорить на его языке, слушать, что этот зверь говорит мне. Научился одновременно нажимать кнопки на панели управления и педали. Научился восхищаться этим феноменальным устройством - невообразимо тяжелым, но ловким, как пуля. Самый технически сложный вертолет в мире, и самый проворный. Я понимал, почему лишь единицы умели управлять «Апачем», и почему на обучение этих людей уходили миллионы долларов.

  А потом...пришло время делать всё это ночью.

  Мы начали с упражнения под названием «мешок», которое полностью соответствовало своему названию. Окна «Апача» были закрыты, и вы себя чувствовали словно в мешке из коричневой бумаги. Условия за пределами вертолета нужно было определить с помощью приборов и устройств. Пугающе, но эффективно. Нужно было развить у себя нечто вроде третьего глаза.

 Потом мы взлетели на «Апаче» в настоящее ночное небо, облетели вокруг базы и медленно вылетели за пределы территории. Меня немного трясло от страха, когда мы первый раз летели над равниной Солсбери, над всеми этими пустынными долинами и рощами, где я бегал и ползал, выполняя первые упражнения. Потом я летал над более населенными участками. Потом - Лондон. Темза блестела во тьме. Колесе Миллениума подмигивало звездам. Парламент и Биг-Бен, и дворцы. Интересно, там ли бабушка, не спит ли она. Замирают ли корги, когда я