Лиана отнесла девочкам обед в комнату, и они все вместедолго сидели и разговаривали. Элизабет смотрела на Лиану с таким видом, словновсе ее детство растаяло в одночасье. В восемь лет она знала больше, чем обычнознают дети вдвое старше — она уже была знакома с болью, потерями ипредательством.

— Они говорили, что папа — нацист… Миссис Малдоксказала миссис Макквин, и та передала Анни… Но папа не нацист! Он не нацист! Ненацист! — И она перевела печальный взгляд на Мари-Анж и Лиану. — Ачто такое — нацист? Лиана впервые за этот день улыбнулась.

— Если ты не знаешь, кто такие нацисты, что же ты такрасстраиваешься?

— Я думаю, это грабители, плохие люди, да?

— Что-то вроде. Нацисты — это очень плохие немцы. Онивоюют с Францией и Англией и убили множество людей. — Лиана подумала и нестала добавлять «детей».

— Но папа не немец. — Теперь вид Элизабетсвидетельствовал о том, что она не только страдает, но и абсолютно сбита столку. — А вот мистер Шуленберг на мясном рынке — немец. Он нацист?

— Нет, это другое, — вздохнула Лиана. — Оневрей.

— Нет, не еврей. Он немец.

— Он еврей из Германии. Ну, не важно. Евреев нацистытоже не любят.

— Они убивают их? — Элизабет была потрясена, когдаее мать в ответ кивнула. — За что?

— Это трудно объяснить. Нацисты очень плохие люди,Элизабет. Немцы, захватившие Париж, были нацистами. Поэтому папа и хотел, чтобымы уехали, потому что здесь мы в безопасности. — Лиана и раньше объяснялаэто дочерям, но они никогда ее по-настоящему не понимали, пока дело некоснулось их самих, пока их не вымазали красной краской и не нарисовали наспинах свастики. Теперь дети сами стали частью войны. Но у Элизабет появиласьновая тревога.

— Они убьют папу? — Лиана никогда не видела у неетаких испуганных глаз, ей хотелось заверить девочек, что этого не произойдет,но имела ли она на это право? Она только крепко зажмурила глаза и покачалаголовой.

— Папа не даст им убить себя.

Лиане оставалось только молиться, чтобы это оказалосьправдой, чтобы Арман продолжал обманывать нацистов столько, сколькопотребуется. Но, казалось, Мари-Анж понимает все лучше, чем Элизабет, —она продолжала сидеть на кровати в состоянии шока, так и не притронувшись кобеду, и слезы медленно струились по ее щекам.

— Я никогда не вернусь в школу… Никогда! Я ненавижу их.

Лиана не знала, что ответить. Не могут же девочки перестатьходить в школу на все время войны, но и допустить повторения подобного она немогла.

— В понедельник я поговорю с директрисой.

— Все равно. Я не пойду туда.

Девочек глубоко оскорбили, и Лиану вдруг тоже охватиланенависть к тем, кто обидел ее детей.

— А мне придется пойти, мама? — Глаза Элизабетокруглились от ужаса.

Обе они разрывали сердце Лианы, каждая по-своему, каждаяраненная непонятно за что до глубины души. Как Лиана могла объяснить детям, чтоих отец вовсе не нацист, не подручный Петена, как думали все, а, напротив,борется с нацистами? Когда-нибудь, когда война закончится и не надо будет всескрывать, она сможет объяснить им это. Но какой в этом будет смысл? Им надознать это сейчас, а сейчас Лиана не могла им ничего сказать.

— Я должна пойти, да? — Элизабет смотрела на нее смольбой.

— Не знаю, посмотрим.

Все выходные Лиана не отходила от детей. Все трое былиподавлены и почти не разговаривали. Они долго гуляли по скверу, потом Лианаповела девочек в зоопарк, но настроение их не улучшалось. Девочек словнопереломили, и Лиана так и заявила в понедельник директрисе. Девочки осталисьдома, а Лиана пришла в школу еще до девяти часов, и когда директриса, миссисСмит, подошла к своему кабинету, мама сестер де Вильер уже ждала ее. Онарассказала о том. в каком виде девочки накануне вернулись домой, описала, какуюэто причинило им травму, и с горестным выражением лица посмотрела надиректрису.

— Как вы могли допустить, чтобы произошло такое?

— Но я же не имела ни малейшего представления… —Директриса тут же заняла оборонительную позицию.

— Это произошло здесь, в школе. Мари-Анж сказала, чтона нее напали семь девочек из ее же класса, и точно так же обошлись с еемладшей сестрой. Они взяли ножницы, краску и заперли их в классе. Это все равночто издевательства в гетто, даже хуже. Дети наказывают друг друга за то, чегосами не понимают, что не имеет к ним никакого отношения, и все это из-засплетен, которые распускают их родители.

— Надеюсь, вы не считаете, что мы можем и этоконтролировать? — чопорно осведомилась директриса.

— Я считаю, что вы должны защищать моих дочерей, —повысила голос Лиана.

— Со стороны может показаться, что ваши дети сталижертвами жестокости одноклассниц, миссис де Вильер, но факт заключается в том,что они страдают из-за вашего мужа.

— Что вы знаете о моем муже? Он в оккупированнойФранции каждый день рискует своей жизнью, и вы мне будете говорить, что моидети страдают из-за него? Мы год прожили в Европе после объявления войны, мыбыли там, когда Париж сдали, мы провели два дня в рыбачьей лодке, сидя на кучетухлой рыбы, в ожидании судна, которое отвезет нас сюда, две недели мыспасались от торпед в Атлантике, мы видели, как погибло четыре тысячи человек,когда потопили канадский корабль. Поэтому не надо рассказывать мне о моем мужеи о войне, миссис Смит, потому что, сидя здесь, в Джорджтауне, вы не знаете обэтом ровным счетом ничего.

— Вы абсолютно правы, — миссис Смит встала, иЛиане очень не понравился ее взгляд. Возможно, она зашла слишком далеко, но ейбыло уже все равно. Они достаточно всего пережили. Вашингтон оказался еще хужеПарижа, что до, что после оккупации, и Лиана уже жалела, что вернулась сюда.Лучше бы они остались при немцах в Париже с Арманом. И если бы она могла, онабы следующим же рейсом уехала обратно в Европу Но никаких рейсов не было, иЛиана прекрасно знала, что Арман не позволил бы ей этого сделать. Они не длятого рисковали жизнью, возвращаясь в Штаты, чтобы через четыре месяцапередумать и отправиться обратно. От охватившего смятения у нее мутилсярассудок.

А теперь еще директриса школы с плохо скрываемым презрениеми гневом взирала на нее.

— Вы правы. Я ничего не знаю о войне. Но я знаю детей изнаю их родителей. Родители разговаривают, а дети слушают. А родители говорят,что ваш муж входит в правительство Виши и сотрудничает с немцами. Это ни длякого не секрет. Я слышала об этом в первую же неделю, когда девочки началипосещать школу. Мне было грустно это слышать. Мне нравился ваш муж. Но его детивынуждены платить за его политические взгляды точно так же, как и вы. В этомнет ни моей вины, ни вашей, но это факт. И им придется смириться с этим. А еслиони не смогут смириться, им придется вернуться в Париж и ходить в школу сфранцузскими и немецкими детьми. Идет война — это известно вам, мне, и этоизвестно детям. Ваш муж сделал неправильный выбор. Это предельно просто. Яподозреваю, что именно поэтому вы оставили его. Ходят слухи о том, что высобираетесь разводиться. По крайней мере детям это могло бы помочь.