палате изолятора и стерло некоторое недопонимание между этими двумя попавшими в беду людьми, но существовало еще бесконечное множество угроз, подстерегающих Женьку на каждом шагу, особенно в условиях непригодного для его жизни «Гудрона».

После завтрака последний раз мы видели его возле третьего корпуса, где решили разделиться. Нам нужно было развести детей по кружкам, а ему – выполнить поручение Нонны Михайловны. Ровно три минуты требовалось на то, чтобы дойти от третьего корпуса до четвертого, сказать Коляну впредь ставить композиции из культурного музыкального слоя, залегающего между Наташей Королёвой и Мэрилином Мэнсоном, услышать в ответ «Че?!» и вернуться на незабудковую поляну для встречи с напарниками.

Однако то ли Колян слишком долго говорил «Че?!», то ли Женька в ответ на вежливую просьбу угостить сигой дал ему Esse с ментолом, чем нанес глубокое личное оскорбление, но на незабудковой поляне Женька не появился даже тогда, когда пришел Сережа, успевший отвести детей к Анатолию Палычу и вернуться.

– Да успокойся уже, – говорила Анька, пока я ходила вокруг них с Сережей, топча ни в чем не повинные незабудки. – Ну что с ним может случиться?

– Как это что?! Он может свалиться с лестницы, запутаться в проводах. На него может упасть паук, который висит у нас над входной дверью, если ею посильнее хлопнуть. Еще он мог подраться с Коляном.

Сережа встал с крыльца Гриба и мотнул головой в сторону корпусов:

– Да не дрался он с Коляном. Судя по тому, что на весь лагерь играет «Давайте выпьем, Наташа, сухого вина», до него он даже не дошел.

Женька действительно не дошел до Коляна, потому что, как только он вошел в подъезд четвертого корпуса и набрался мужества, чтобы пойти не на второй этаж, а свернуть в коридор на первый, в корпус влетела чем-то взволнованная Маринка и так сильно хлопнула дверью… На самом деле неизвестно было, как сильно она хлопнула дверью, потому что даже если бы на Женьку и упал паук, он бы этого не заметил. Ведь в темноте прохладного подъезда Маринка бросилась в его объятья и, оставляя на белоснежной рубашке следы от черной растекающейся туши, потащила его в нашу с Анькой вожатскую, где мы и застали их обоих лежащими на кровати в позах развратных и призывных.

– Ядрена кочерыжка, – сказала Анька, но, приглядевшись, выдохнула.

Любая поза, которую человек принимает, лежа на панцирной кровати, становится развратной и призывной. Женька обнимал Маринку весьма целомудренно, вдыхая с ее макушки аромат DKNY и поправляя свободной рукой выбившиеся из косичек пряди. Маринка при этом пискляво плакала и молила его о помощи, которую он не мог ей оказать вот уже полчаса как.

Итак, рано утром, когда горн, который оказался вовсе и не горном, словно по тревоге, поднял лагерь на двадцать минут раньше обычного времени, Маринка зашла к Сашке в вожатскую, чтобы сообщить, что у них что-то с часами, а заодно попросить его сходить с отрядом на зарядку, потому что из-за этой накладки она не успела сделать себе смоки айс. На ее голос Сашка не реагировал, поэтому Маринка осторожно с размаху пнула его ногой и поняла, что ее напарник находится в бессознательном состоянии.

«Ничего себе», – подумала Маринка и с уважением посмотрела в окно в сторону четвертого корпуса. Но привести Сашку в чувство все равно было нужно, потому что этаж уже начало по обыкновению пучить. Однако в ответ на все Маринкины потуги Сашка простонал что-то нечленораздельное и сбросил на пол одеяло, явив ее взору полуобнаженное тело, пылающее от температуры 38,9.

– Это катастрофа! – рыдала Маринка, стуча кулачками в Женькину грудь. – Как же я теперь?!

– Так тебе нужно сделать смоки айс? – спросил Женька, беря ее за вздрагивающие плечи.

Женька не умел выстраивать длинные логические цепочки, поэтому их предыдущий разговор даже страшно было себе представить, но всем остальным стало очевидно, что Маринке не справиться с первым отрядом одной. Обратившись с такой проблемой к Пилюлькину, она лишилась бы Сашки как минимум на неделю, потому что с температурой он представлял угрозу для всего лагеря, а с собой лекарств у нас не было, так как по инструкции мы их Пилюлькину же и сдали.

– Нет! – запищала Маринка. – Мне нужен здоровый Сашка! Ведь это от вас он вчера пришел мокрый, из-за вас он простыл, поэтому вы теперь должны мне помочь. Иначе будет такая катастрофа!

Маринка снова зарыдала и уткнулась Женьке в плечо, оставив на его рукаве два черных пятна.

– Так, нам нужна водка! – решительно сказала Анька, потому что в том, чтобы Сашка быстрее выздоровел, была заинтересована даже больше, чем Маринка. – Есть у кого-нибудь?

– Водка? – переспросил Женька.

– Водка, водка, – повторила Анька. – Обтереть его надо. Это самый быстрый способ сбить температуру. Иначе карантин на неделю ему обеспечен.

А Сережа промолчал. Имея в своем чемодане три бутылки «Столичной», которой он протирал струны своей ненаглядной Альдеры, а также иногда использовал в качестве экстренной дезинфекции чего-либо, он стоял перед трудным выбором: поднять на ноги с помощью этой живой воды смазливого балабола или попридержать ее, что как минимум на неделю уймет боль в разбитом колене. Но Сережа вырос в интеллигентной семье потомственных инженеров, поэтому знал: водкой с ближним нужно делиться.

– Сережа, – прошептала Анька, когда он молча выставил на стол бутылку «Столичной», – откуда это у тебя?

Сережа сел на стул со сломанной спинкой и посмотрел в полные благодарности Анькины глаза:

– У нас же пионерский лагерь, а не Америка двадцатых.

– Сережа, спасибо, – Анька обняла его, и он напрягся: колено отчего-то заныло еще сильнее.

– Водка! – радостно взвизгнула Маринка и схватила со стола бутылку. – У нас есть водка!

«Водка, водка…» Раскудахтались. Разбудили злых духов на вонючих болотах. Подняли они хрячьи уши, повели в сторону «Гудрона» свиными рылами и что есть духу помчались в направлении к Ярославскому шоссе. Но Борода оказался быстрее.

Сердцем почувствовав, что в лагере стряслась беда, а другим местом – что Нонна Михайловна устроит ему очередное аутодафе за неприкрученный вентиль, Борода взял чемоданчик с инструментами и отправился по тропинке, ведущей мимо незабудковой поляны, в сторону четвертого корпуса.

В это же время туда же направилась Нонна Михайловна, потому что тоже поняла, что Женька до Коляна не дошел, так как изо всех динамиков Игорь Николаев пел о том, как он квасил в ресторане до самого закрытия, в результате чего не смог сесть за руль. А по другой дороге в эту же сторону направился Пилюлькин, которому показалось, что из окна вожатской на нежилом этаже