Все трое встретились на пригорке, отделяющем корпус Виталика от эпицентра событий, и собрались уже идти в четвертый корпус вместе, но, желая доказать свою значимость и высокий профессионализм, Борода пообещал директрисе и врачу, что один разберется с Николаевым, дымом и вентилем, как уже случалось, и причем не раз. В конце концов, на ком тута все держится?

Те сначала для вида руками помахали и повозмущались, что вечно в этом корпусе какая-то ерунда происходит и что какой-то он невезучий, но потом отпустили Бороду решать все проблемы единолично, потому что он один там по-настоящему нужен и был.

«Какие-то у них сегодня уши странные», – подумал Борода, толкая подъездную дверь.

«Пить надо меньше», – подумал Пилюлькин, заходя в изолятор.

Борода пришел вовремя: за секунду до того, как Анька успела спрятать бутылку «Столичной» в прозрачный целлофановый пакет.

– Мне передали, что вентиль у вас сорвало, – сказал он и замер. – А это у вас тама чаво?

– Водка, – честно призналась Анька. – От комариных укусов помогает. Сашка окно забыл закрыть.

Борода глубоко вздохнул, мысленно смиряясь с этаким кощунством, и, смирившись, указал пальцем на пакет.

– Ежели останется чаво, занесите. Может, пригожусь когда.

Борода пригодился уже в тихий час. Перед этим Нонне Михайловне позвонила мама одного из отдыхающих в «Гудроне» и предъявила претензии к качеству отдыха ее ребенка, который, несмотря на все предыдущие жалобы, продолжает страдать от недосыпа, участвует в подготовке всех общелагерных мероприятий, а на последнем концерте вообще получил травму среднего уха, из-за чего она целые сутки думала, что у ее сына сломался телефон. Ко всему этому она прибавила, что и отрядные мероприятия могли бы быть поинтереснее, чем конкурс фигурок из хлебных мякишей.

Единственной формой общелагерного мероприятия, в котором не участвуют дети, является вожатник – концерт, подготовленный вожатыми. Обычно это последний концерт перед закрытием смены. Готовится он в ночь, предшествующую королевской, но мама одного из отдыхающих в «Гудроне» была так настойчива, что Нонна Михайловна была вынуждена внести изменения в план-сетку и перед тихим часом поручила Виталику оповестить об изменениях всех заинтересованных в этом лиц.

– Она совсем офонарела?! – спросил Женька и рванул на себя подушку, которую за другой угол держал Маленький Дима. – Мы за тихий час не успеем. Это же грим, текст, музыка!

– Да я ей то же самое сказал. – Виталик пригнулся, и другая подушка, пролетев над его головой, врезалась в шкаф. – В смысле про грим и вот этот вот текст. А у вас все это будет?

– Ну как это может быть за тихий час?

Видя, что вырвать подушку из рук Маленького Димы не получается, Женька поднял ее за угол вверх. Маленькие босые ноги оторвались от пола, и подушка с треском разорвалась пополам. Маленький Дима оказался обсыпанным перьями с головы до ног.

Виталик закрыл лицо руками и, пока Женька засовывал обратно в подушку рассыпавшиеся по палате перья, стал срочно что-то генерировать. Но я сгенерировала быстрее:

– Ну-ка, ну-ка, высыпь на него обратно это все.

Выпустив из рук Валерку, я подошла к Женьке, взяла у него полупустую подушку и сама высыпала на Диму все, что в ней осталось.

– Точно! – обрадовался Виталик. – Конкурс «Яйца всмятку»! Как на свадьбах делают!

Поблагодарив нас за идею, он выбежал из палаты и понесся рассказывать о ней Ленке, а я придумала отличный номер. Там были грим, текст и музыка, но все это почему-то никому не понравилось и продолжало не нравиться почти до конца тихого часа.

– Да что такого-то? Мы с этим номером порвем зал! Разве нет? – спрашивала я уже в который раз, потому что никак не могла получить внятный ответ.

Сережа прошелся по вожатской и остановился у стола.

– Конечно, мы его порвем. Все просто сдохнут от смеха. Два придурка в трусах, намазанные клеем и обсыпанные перьями, поют «Два веселых гуся».

– В шортах, – поправила я. – И почему нет? Мы с Анькой будем бабусями. Вам даже делать больше ничего не надо. Походите там по-гусиному, мы вас обнимем – и все.

Представляя, как все это будет выглядеть со сцены, Женька стал выпучивать глаза и выпучивал до тех пор, пока они не стали размером с овсяное печенье.

– Иисусе, – обреченно вздохнул он. – Это будет полный скандал, но других вариантов все равно нет.

– Никакого скандала не будет! – сказала я завернутой в кофту бутылке водки и прижала ее к груди. – По-моему, это отличный выбор песни: что-то из детства, пахнущее кашей и деревянными шкафчиками из детского сада. И потом если Женька забыл, то у нас пионерский лагерь, а не МХТ имени Чехова.

Бутылка согласно булькнула, и вдвоем мы бегом устремились по тропинке к складу, чтобы совершить выгодную сделку с желающим как можно скорее пригодиться Бородой. Начатую «Столичную» предстояло обменять на четыре подушки, банку красной краски, упаковку воланчиков взамен утерянных, две банки клея ПВА, пару широких кисточек и два платка для бабусь.

Борода был опытным торговцем, и его могла смутить высокая цена предлагаемого товара, поэтому, подходя к складу, я перевязала рукавами кофты горлышко початой бутылки.

– А одежду и мотоцикл тебе не надо? – все равно спросил Борода.

Когда я пришла, он загорал на цветастой раскладушке у ручья, и все лицо его выразило недовольство.

– Нет, – сказала я, многообещающе булькнув платой за услуги. – Но если есть, можно еще чашки с ручками. Четыре штуки.

Борода сложил золотой китайский веер, которым отмахивался от надоедливых мух, и опустил грязные ноги в траву.

– Посиди пока тута заместо меня, – строго сказал он, вставая. – А то все бегаете сломя голову, а жисть мимо проходит. Бывает же оно как: ничаво непонятно, а оглянисся – ба-а! То-то и оно. Куда глаза раньше глядели?

Дождавшись, когда Борода скроется в темном помещении склада, я забралась на раскладушку, опустила руку в прохладную воду и от скуки стала напевать нашу песню:

«Одна девчонка в шестнадцать лет

Купила на поезд плацкартный билет,

А кто она, как ее зовут,

Вы догадайтесь сами».

После того что сказал Борода, мотив получился веселый. Ручей подо мной разбрасывал брызги, в тихой заводи под лохматой кочкой копошились черные головастики. Я повернулась на другой бок и стала смотреть на высокий буро-зеленый лес, который начинался совсем близко к тропинке, по которой я сюда пришла.

Он был такой густой даже здесь, вблизи корпусов, что сквозь листву осин и тополей проглядывали только рыжие стволы сосен – ровные пунктиры аккуратных стежков на бесконечном полотне с