камуфляжным рисунком. Этот лес закрывал от меня полнеба и окружал сразу с трех сторон, но не давил, а как будто обнимал. От этих вдруг узнанных объятий стало так отчаянно радостно, что я начала смеяться в голос. И вряд ли художник, который рисовал узор для ткани этой пропахшей табаком раскладушки, знал, как выглядят цветы дуба, но я могла поклясться, что лежала именно в них.

– Ба-а! – сказала я сама себе, передразнивая Бороду. – Куда глаза раньше глядели?

– Вот! – От клокочущего окрика я чуть не скатилась в траву. – Остальное в мешке найдешь.

Рядом с раскладушкой Борода поставил обычный магазинный пакет и попросил проверить, все ли заказы на месте.

– С чашками осторожно, – предупредил он, заглядывая через мое плечо. – Раритет. На блошином рынке штукарь за набор идут. По весне дороже.

Набор состоял из четырех новых чашек, обернутых серой бумагой и сложенных в картонную коробку, на всех одинаковый рисунок: синяя женщина с подносом и надпись «Общепит».

– Что-то ты, Борода, в таком случае продешевил, – сказала я, – складывая раритетные чашки обратно в коробку. – Мог бы себе за штукарь таких пять бутылок купить.

– А процесс? – Борода подтянул треники и довольно улыбнулся. – Оно же как… Вона чаво. А ежели я просто в магазин схожу, так и удовольствия никакого, а так ты о Бороде подумала, пришла, принесла. Мы тута с тобой погуторили о том о сем. И мне приятно, и ты не в долгу. Как же без энтого? Я же не алкаш какой, чтоб за полчекушки последнее отдавать.

Водки было гораздо больше, чем полчекушки, но я согласилась.

– Проводишь?

– Сама дойдешь, – неожиданно грубо после всего сказанного ответил Борода. – Вдруг еще кому понадоблюсь. Все же знают, на ком тута все держится, а тут раз – и нету меня.

Четыре подушки, ведро с краской, клей и дорогущий набор чашек пришлось тащить на себе, но это того стоило. Зал мы, правда не порвали, а только надорвали с одной стороны, где сидели Леха с Марадоной, потому что наш новый музыкальный руководитель умудрился все испортить, но так, что заметили это только они. Все остальные просто подумали, что у нас не все дома. Но выбор песни здесь был совершенно ни при чем.

В актовом зале за сценой находилась маленькая комнатка, которая громко именовалась гримерной. На самом деле это была подсобка, где хранились старые театральные костюмы, кокошники с отвалившимися блестками и списанные стенды с коммунистическими лозунгами.

Я усадила раздетых до трусов Женьку с Сережей на продавленный диванчик с торчащей пружиной и приготовилась покрасить их голые ступни в красный цвет.

– Женя, у тебя пятки, как у младенца! – сказала я, рассматривая его гладкую, будто только что отполированную ногу.

– На мастер-классы ходил. – Женька скривился от тяжелых воспоминаний и дернул ногой. – Иисусе, щекотно же!

Гладкая пятка угодила прямо в банку с краской, та опрокинулась, и краска вылилась на стершийся пыльный паркет.

– Поаккуратней нельзя? Вечно все с вами… – Я отдала Сереже банку с клеем и пошла к двери. – Я за тряпкой, заодно Аньку найду. Ушла подушки разрезать и пропала. А вы мажьтесь пока.

Сережа взял клей и немного вылил Женьке на грудь.

– Чем я занимаюсь? – сказал он, размазывая по ней белую жижу.

– Я все слышу!

Я захлопнула дверь и тут же возле лестницы в подвал увидела ведро, накрытое трениками, а прямо над ним летящего в долгом прыжке Коляна. Перепрыгнув через ведро, он буквально пригвоздил меня к стене и потребовал немедленно сказать, какая у нас песня, потому что следующий номер наш.

– «Гуси» у нас, – сказала я, не выпуская из виду ведро с трениками.

– Че? – спросил Колян.

Высвободившись, я пошла к ведру и махнула рукой в сторону гримерной:

– У ребят спроси.

Коляна трудно было чем-то впечатлить, потому что только гармонично развитая личность способна проживать эмоционально богатую жизнь. Колян такой личностью не был, но когда он открыл дверь в гримерную, то впечатлился до такой степени, что ему хватило на несколько лет вперед.

– Ядрена кочерыжка! – вскрикнул он и захлопнул дверь. – Че это было щас?! Почему они все в крови и друг дружку ладошками трут?

– Колян, это не то, что ты подумал, – сказала я, запихивая треники в ведро. – Гримируются они. Я же говорю: «Гуси». Иди за пульт и, когда нас объявят, поставь нашу песню.

Гуси получились отменные – в перьях, с красными лапами. Бабуси тоже ничего – в платочках в мелкую ромашку и в сарафанах с глубокими декольте. На всякий случай Анька проверила, надежно ли примотан изолентой к микрофону провод, и махнула рукой Коляну.

«Гуси, лебеди, – наверное, подумал тот, садясь за пульт. – Какая разница? Главное, что песня ихняя».

Даже завсегдатаи МХТ имени Чехова не припомнили бы настолько сильной по накалу драмы, какую давали в тот день в актовом зале «Гудрона». Вместо песни «Два веселых гуся», пахнущей кашей и шкафчиками из детского сада, Колян поставил «Синих лебедей» Наташи Королёвой, которые пахли ранним половым созреванием и печальными последствиями необдуманного вступления в отношения с противоположным полом. Но настоящие актеры ни при каких обстоятельствах не отступают от сценария, тем более если они так долго гримировались.

Из-за этой технической накладки у нас получилась душераздирающая история о том, как две бабуси, страдающие тяжелейшей формой деменции, потому что даже не помнили, как их зовут и предлагали об этом догадаться зрителям в зале, полезли искать свои шестнадцать лет в болото с камышами. Однако вместо давно прошедшей молодости обнаружили там двух облепленных перьями мужчин, которые, судя по тому, что их ноги были по колено в крови, только что совершили зверское убийство и спрятали труп в болоте.

Мужчины оказались еще и в дугу пьяными, иначе никак нельзя было объяснить их переваливающуюся походку и крики «Га-га-га!». Но решительных бабусь это не остановило. Вспомнив-таки молодость, они бросились к ним обниматься и целоваться, рассчитывая на взаимность.

На предложение вступить с ними в интимную связь мужчины ответили согласием, но, пользуясь наивностью бабушек, попросили сначала купить им билеты на поезд, чтобы скрыться от следствия. Пенсии бабушек хватило только на плацкарт, но мужчин такой вариант устроил, и все герои истории сели на экспресс, за окнами которого летел осенний лес.

В поезде странные попутчики сначала навешали бабушкам лапши, что они сберегут любовь от беды, а потом с улыбкой злой предложили им остаться просто друзьями. В общем, обманули их и улетели за дальние дали, сойдя на ближайшей станции и оставив на память лишь тени от крыльев на синей