Григорий уставился на Пашкину спину. Марьяна тоже.

Правда, мыслей у нее не было никаких.

Рядом с этим сероглазым парнем, с его улыбкой, спристальными быстрыми взглядами, которыми он то и дело окидывал Марьяну, и стем ощущением счастья, которое расцветало в ее душе, не было местапришибленному Пашке Пахалову. Ему вообще больше не было места в ее жизни! Всесвершилось и без ее участия, а сегодняшняя встреча в троллейбусе, вдруг сизумлением поняла Марьяна, нужна была только для того, чтобы она узнала: Пашкасвое получил, да столько, что чуть жив. Стоит ли его добивать, тем более чтоблагодаря ему…

Вот именно!

Она взглянула на Григория и поняла, что он каким-тонепостижимым образом догадался о ее намерениях.

Сунула руку в сумочку, достала злополучный кошелек и вынулаиз него желтенькую бумажку. Сто тысяч рублей.

«Русскому человеку всегда не хватает для полного счастья старублей…» – вспомнилось вдруг. Кто сказал? Достоевский или Чехов, наверное.Знали, что говорили! Только не учли дикой инфляции девяностых годов двадцатоговека. Ну что ж, будем надеяться, эти сто тысяч принесут счастье Пашке Пахаловуи завершат мстительные мучения Марьяны Корсаковой. Да, вот именно: Корсаковой.Никакой не Ле… Всего остального просто не было!

Желтая бумажка плавно спикировала на траву и улеглась рядомс Пашкиным лицом. Лицо чуть-чуть повернулось – и замерло, Пашка не верил своимглазам.

А Марьяна взяла Григория за руку, и они пошли из этогозаросшего травой дворика.

Что-то трепетало в груди Марьяны, сердце билось так, будтоего то вздымали, то опускали тысячи, десятки тысяч крошечных летучих пузырьков.

«Да у меня в груди будто шампанское играет!» – в изумленииподумала она.

«Которое полусладкое…» – отозвался где-то далеко-далекобесконечно ласковый голос.

Марьяна в растерянности огляделась, подняла глаза к небу.

И вдруг ее осенило! Повернулась к Григорию, заговорила, неслыша своего голоса, чувствуя только, как от волнения похолодели губы:

– Откуда… откуда ты знаешь, что думал Пашка и его друзья?Ну, насчет того, что я замерзла бы, а они в сугроб меня?..

– Бывают в жизни великие совпадения! – пожал плечамиГригорий. – В семь утра я возвращался из компании, в которой встречал Новыйгод. Вернее, не встречал, потому что опоздал, к счастью… Сначала хотел у нихзаночевать, а потом вдруг загорелось пройтись по Варварке, возле площадиМинина… И наткнулся на эту свору. Конечно, пьянее быть нельзя, чем они тогда, ивсе же то, что они говорили… и ржали!.. Я прямо-таки к тротуару примерз! А онитем временем погрузились в троллейбус и укатили. Только недолго катались!Развернулись около Кремля, выехали опять на Варварку – и тут же, напротив тойсамой остановки, нашли свой столб. Кра-си-во! – Он даже присвистнул. – Так чтоПашка тебе не соврал, во всяком случае, насчет аварии.

– Все понятно, – кивнула Марьяна. Шагнула – и опять замерла,уставилась на Григория: – А откуда… откуда ты знаешь, что в троллейбусе былаименно я? И про шампанское? И как меня спас… чудо спасло?

Лицо Григория сначала сделалось изумленным, а потом насмешливым.

– Вот те раз, – сказал он, отводя глаза. – Какой же я дурак.Я-то думал, что ты меня сразу узнала, еще там, когда я сказал, что из милиции.А ты, выходит… Понятно. Да, забавно! А я тебя потом искал, искал… Как вернулсяпосле госпиталя, так все время ездил по семнадцатому маршруту… искал… – Онснова пожал плечами.

Марьяна успела схватить Григория за руку за миг до того, какего пальцы разжались, и стиснула их так, что он пробормотал:

– Oго! – И вновь посмотрел ей в глаза.

Марьяна глубоко, прерывисто вздохнула. Пузырьки клокоталитеперь в горле и подбирались к глазам. Глаза вдруг защипало.

– Ох, – тихо выдохнула Марьяна. – Ох, Боже мой…

– Да, – тихо сказал Григорий, и Марьяна проглотила свойследующий и совсем уж дурацкий вопрос: зачем он ввязался в троллейбусную сваруи назвался работником милиции.

Она просто стояла и смотрела на Григория. А потом они как-товраз сделали по шагу друг другу навстречу – и расстояния между ними больше неосталось.

Может быть, час они стояли так, прижавшись друг к другу, аможет быть, и много часов – Марьяна не знала. Она ни о чем не думала, толькоощущала теплое дыхание Григория на своих волосах. Вдруг какая-то теньпроскользнула мимо и заставила их отпрянуть друг от друга.

Они в испуге переглянулись. Потом посмотрели в ту сторону,откуда слышался удаляющийся дробный топот. Пыль вилась столбом по следу ПашкиПахалова, и след этот уже простыл.

– Послушай-ка, – сказал Григорий. – Вон там я вижу бабку,она продает ромашки. А я, знаешь, с того самого Нового года мечтаю подаритьтебе цветы. Можно?

И они пошли покупать ромашки.

* * *

– … Я же сказал: не трогать!

Голос Рэнда, зазвучавший, чудилось, над самым ухом, заставилМарьяну вздрогнуть. Она вскочила и, метнувшись в комнату, успела бесшумнопритворить дверь как раз в тот миг, когда Рэнд вышел из-за поворота, говоря:

– Азиз нам еще пригодится. Ему контракт с «Эль-Кахиром»подписывать!

Какая-то сила – та, что спасает жизнь, но о которой мы пороюне подозреваем, – забросила Марьяну в ванную, заставила включить краны. В одномгновение она очутилась под душем. И сумела не повернуться, когда услышала –нет, почувствовала! – как за спиной приоткрылась дверь. Кожа покрыласьознобными пупырышками, но Марьяна все водила, водила по телу горячей струей, ислезы ее смешивались с каплями воды.

Если бы кто-то подошел сейчас сзади, она могла бы убитьподошедшего. Или хотя бы попыталась – чтобы умереть и избавиться от боли,которая, казалось, била изнутри. Марьяна сама не понимала, почему не сгибаетсяот этих ударов в три погибели, как согнулся Григорий…

Но дверь закрылась так же тихо. Очевидно, Рэнд или Салех –нет, все-таки, конечно, Рэнд, потому что охранник непременно распустил бы своигрязные лапы! – очевидно, он увидел незапертый замок и решил проверить, невоспользовалась ли узница удобным моментом.

Да. Воспользовалась.

Постепенно ее перестало колотить, гусиная кожа сошла.Марьяна выключила душ, растерлась полотенцем, оделась, причесала крутозавившиеся от пара волосы.

…Волнистая влажная прядь, прилипшая ко лбу Григория…