будет рассказывать другим слугам о визите Нины да о том, что пришла она за помощью к его хозяину. Понятное дело, разве может женщина аптекарем быть? И как ей только гильдия позволила? А может, она аптеку ему продать решила? Гидисмани давно хотел аптеку Нины Кориари перекупить, об этом тоже всем было известно.

Но мечты подмастерья посплетничать разбились о грозный взгляд хозяина. Парень положил медный совочек в мешок с травяной смесью и понуро вышел.

Лука уселся на широкую скамью с низкой резной спинкой. Важно кивнул Нине, приглашая говорить. Но взгляд его был настороженный.

– Позволь спросить тебя, почтенный, не для воинской ли школы в горах ты заказывал у меня порошок, что раны лечит?

– А какая тебе разница, для кого я заказывал? Я тебе заплатил, порошок получил. Кому хочу, тому и продаю. Ты меня обхитрить, что ли, задумала? Клиентов моих переманить хочешь?! – Гидисмани повысил голос, полные щеки его задрожали, борода встопорщилась.

Нина поспешно подняла руку:

– Господь с тобой, и в мыслях не было переманивать твоих клиентов. Да они ко мне и не пойдут. У тебя вон аптека какая просторная да богатая. И пол мраморный, и подушки шелковые. Моя аптека против твоей, что корова против скакуна.

– Тогда зачем тебе знать, кому я порошок продаю?

– Ты только скажи, приходят ли к тебе от фатимидов посланцы? Или ты своих подмастерьев отправляешь заказ им отнести? Мне надо найти их.

Гидисмани заерзал на скамье. Запустил пальцы в холеную бороду, посмотрел на Нину сердито.

– Лука, я клянусь, что никто о том не узнает! А если ты поможешь их найти, так я тебе расскажу, как порошок для ран делать. Все честно поведаю, Господь мне свидетель! – Она перекрестилась.

– Да зачем это они тебе понадобились? Тебе, женщине?! Школа та воинская да тайная, о них мало кто в городе знает. Если я тебе открою…

– Ты не волнуйся, мне уже рассказали. Я, как их найду, тебя никак не выдам. И не беспокойся – они с женщиной аптечных дел иметь не будут. Не за тем я иду к ним.

– Ну уж нет! Не дело это – женщине к воинам ходить. Вот купец твой приедет, ему донесут, как ты в горы к арабским воинам бегаешь. Как тебе не стыдно только?!

– Ты свои мысли непристойные-то уйми! Или тебя после того, как чужих служанок пользуешь, на грешные думы потянуло? Жена-то твоя, Марфа, небось, не обрадуется, узнав, как ты молодых девиц одариваешь! – Нина тоже повысила голос.

Гидисмани дрогнул щеками, глянув вглубь аптеки.

– Ты чего разошлась-то? Это мое дело, что я в своей аптеке делаю. И не пользовал я никого – больные ко мне приходят, ясно?

– Мне-то ясно, да только ежели ты вздумал меня позорить, то и у меня найдется чем ответить! Расскажешь, как этих фатимидов найти? А то спешу я, мне к твоей жене заглянуть надобно. Она как раз притирание заказала на днях.

Лука поерзал на скамье, пробурчал себе под нос что-то непристойное. Резко поднялся, пошарил в ларце, стоящем на столе. Достал зачищенный пергамент, калам[54] тростниковый для письма и глиняную каламарь с чернилами. Положил на стол, повернулся к Нине с медовой улыбкой. Она покачала головой:

– Сперва расскажи, как их найти.

– Яков!

Подмастерье заглянул в зал.

Гидисмани подозвал его:

– Ты товар в горы еще не отнес?

– Так ты же, почтенный, сам не пустил. Сказал, сперва травы…

Взмахом руки Лука его прервал:

– Сейчас отнесешь. И почтенную Нину с собой возьмешь, путь покажешь. – Он хитро усмехнулся.

Нина, хоть и чувствовала, что ее ожидает какой-то подвох, все же написала все травы и основы для порошка, объяснила Луке, как сушить и растирать. Тот, довольный, помахал пергаментом в воздухе, чтобы высушить чернила, свернул и убрал в ларец. Велел подмастерью отправляться, пока не стемнело.

Распрощавшись с аптекарем, Нина посеменила за Яковом. Парень был молод, худощав, с взлохмаченными сальными волосами. Он сутулился, но шагал споро, нервно оглядываясь на аптекаршу.

Нина посмотрела на небо. Вот беда, солнце уже за купола заваливается. Идти-то, верно, далеко. Успеют ли добраться до темноты? Она прибавила шагу, поторапливая подмастерья.

Устав, у городских ворот попросилась в тележку крестьянина. Он привозил в город овощи да сброженные яблоки, а сейчас спешил домой. Телегу тянул понурый мул. Крестьянин тоже был хмур, бормотал себе под нос сердито. Видать, не сторговался выгодно. Потом замолчал, сидел, покачиваясь, на переду телеги, потягивал что-то из обтянутого кожей кувшина. Нина и Яков тоже помалкивали. Жаркий ветерок лениво кружил над дорогой пыль, телега скрипела, покачиваясь.

Когда добрались до скалистого подножия, солнце уже спешило к закату. Краски все стали ярче, контрастнее. Ветер стих.

Подмастерье свернул в сторону небольшого ущелья. Нина в этой стороне не бывала. Говорили, что здесь часты камнепады, поэтому за травами они с Анастасом ходили на другую сторону дороги.

Яков дошел до широкого плоского камня, достал из холщового мешка за плечом сверток и подсунул его под камень. Повернулся к Нине:

– Ну вот, я тебя проводил. Сама дальше разбирайся.

– Погоди, как сама? Ты хоть скажи, куда идти! Где мне этих воинов искать?!

– Я не знаю, куда тебе идти. – Парень издевательски развел руками. – Я всегда сюда приношу товар в день новой луны. А уж кто и когда забирает – мне неведомо.

Он повернулся и, сутулясь, зашагал прочь от растерянной аптекарши.

Нина глянула на небо. До темноты всего ничего. И что ей делать? Тут ждать до ночи? А если никто не придет сегодня?

Постояв так минуту, Нина порылась в корзинке, нашла амулет и завязала его в пояс, чтобы из корзинки ненароком не выронить. Подвязала повыше столу, мафорий замотала, застегнула медной фибулой плащ на шее поплотнее и двинулась по узкой каменистой дороге.

Острые камни чувствовались сквозь сокки, поднявшийся ветер взметнул край плаща. Нина поежилась, перехватила корзинку на другую руку. Раз сюда приходят за товаром, значит, недалече где-то школа. Может, если поднимется она повыше, то углядит дымок от очага или тайную тропу. Нине приходилось по горам хаживать, страха не было. Но то днем было. А ночью оставаться в горах опасно. И дороги не видно, и звери опять же. Надо бы пещеру какую найти да в ней схорониться. Солнце падало к горизонту, отражаясь огненными всплесками от горных вершин. Горы становились все краснее, будто окрашенные не то вином, не то кровью.

Нина добралась до высокого уступа. Забравшись на него, а потом и выше, на наклонный большой камень встала, вглядываясь