— Черт побери! — вырвалось у нее вдруг. — Дакакая разница, одна я или не одна?!

Но она знала, что разница есть, и, поспешно вскочив скровати, встала перед зеркалом и повторила эти же слова как можно тверже,стараясь лишний раз убедить себя в том, что может преспокойно обойтись безпосторонней помощи.

На глаза ей попался фотоаппарат в футляре, и, схватив его,Мари почти с нежностью прижала его к груди. «Вот и все, что мне нужно, чтобычувствовать себя уверенно в жизни, — подумала она. — С помощью этойумной машинки я добьюсь всего, чего захочу. Просто я немного устала с дороги.Как глупо с моей стороны вернуться домой и тут же начать беспокоиться о Питере,о будущем и обо всем остальном…»

И, судорожно вздохнув, Мари снова вернулась на кровать.«Буду думать о моей работе», — решила она.

На следующий день Мари проснулась в начале седьмого утра, ав семь тридцать уже вышла из дома. У Питера ей нужно было быть в девять, но онахотела купить себе кое-что из продуктов и побывать на цветочном рынке, чтобысделать несколько снимков. Оттуда Мари поехала в ветеринарную клинику, чтобызабрать Фреда, а по дороге заглянула в Чайна-Таун, где ей посчастливилосьсделать один очень удачный снимок для серии фотографий о китайском квартале,которую она готовила.

Несмотря на все это, она успела в клинику вовремя и в пятьминут десятого уже входила в кабинет Питера.

— О боже, Мари! Ты выглядишь просто великолепно! —воскликнул Питер, придирчиво рассматривая ее. Длинная шубка из койота,купленная по дешевке в индейской резервации в Нью-Мексико, очень шла Мари.Кроме шубки, на Мари были черные джинсы, заправленные в мягкие замшевыесапожки, черный свитер с широким воротом и черный широкополый «стетсон».

Войдя в кабинет. Мари остановилась у дверей и сняла«стетсон». На мгновение ее рука задержалась над мусорной корзиной, потом пальцыразжались, и шляпа полетела вниз.

— Вот так, доктор Грегсон! — громко объявилаона. — Больше вы меня в шляпе не увидите.

Питер кивнул. Он понял все символическое значение этогожеста.

— Тебе больше не придется ничего скрывать, Мари.

— Благодаря тебе.

Ей хотелось поцеловать его. Только сейчас Мари осознала, каксильно она скучала по нему все это время. После своего путешествия она намногое смотрела совершенно другими глазами — в том числе и на Питера. Завтра —нет, даже уже сегодня — Питер перестанет быть ее лечащим врачом. Он станет еехорошим приятелем, добрым другом, а может, и чем-то большим, если только онаэтого захочет. В его любви Мари не сомневалась, но никак не могла отважиться напоследний шаг.

— Я скучала по тебе, Питер…

С этими словами Мари сбросила на кушетку шубку и подошла кнему. Легко коснувшись руки Питера, опустилась в хорошо знакомое ейхирургическое кресло. Прикрыв глаза, она ждала прикосновения его чутких сильныхпальцев к своему лицу, но он почему-то медлил. Несколько секунд Питер простостоял рядом и смотрел на нее и только потом опустился на вращающийся табуретрядом.

— Что-то ты сегодня настроена решительно, —заметил он, стараясь, чтобы голос его прозвучал как можно беззаботнее. —Ты не слишком торопишься?

— После двадцати месяцев постоянных операций и тызаторопился бы, — ответила Мари, слегка приоткрывая один глаз.

— Понимаю, дорогая, понимаю…

Питер загремел какими-то инструментами, лежавшими встерилизаторе, и Мари почувствовала, как он осторожно потянул за краешекпластырь, приклеенный к ее коже под самыми волосами. С каждой секундой оначувствовала себя все свободнее и свободнее, и вот наконец она услышала, какПитер облегченно вздохнул и отодвинул табурет.

— Можешь открыть глаза, Мари. И сходи посмотри на себяв зеркало.

Это короткое путешествие из кабинета в приемную и обратноМари совершала, наверное, уже в тысячный раз. Сначала она видела толькокрошечные участки чистой, неповрежденной кожи, но постепенно, словно мозаика,складывающаяся из кусочков, перед ней возникало лицо — ее новое лицо. Но досегодняшнего дня она еще ни разу не видела лица Мари Адамсон без бинтов, безшвов и пластырей. Теперь же на коже не осталось — не должно было остаться — нималейшего следа, ни малейшего напоминания о той колоссальной работе, которуюпроделал Питер.

И неожиданно она поняла, что боится идти к зеркалу.

— Ну же, — подбодрил ее Питер, — ступай,полюбуйся.

Но Мари словно парализовало. Она чувствовала, что не можетдвинуть ни рукой, ни ногой. Почему-то ей казалось, что кусочки пластыря,которые Питер уже отправил в мусорную корзину, были последними частичками НэнсиМакаллистер, и она боялась, что увидит в зеркале совершенно чужое, незнакомоелицо.

И все же она справилась с собой и медленно вышла в приемную,где на стене висело большое, беспощадно правдивое зеркало. Питер как-то рассказывалей, что, в отличие от так называемых «льстящих» зеркал, это было сделано поспециальному заказу, и даже расположение развешанных вокруг ламп дневного светабыло рассчитано на компьютере. Мари встала перед зеркалом; Прошло несколькосекунд, и губы ее расплылись в широкой улыбке, а по щекам потекли слезы.

Питер тоже вышел в приемную, но встал в отдалении, чтобы немешать Мари. Это был переломный момент, миг ее второго рождения, и от того,понравится ли она себе сейчас, зависело то, как сложится ее новая жизнь.

— О Питер! Как… как оно прекрасно! Он негромкорассмеялся.

— Нет, глупенькая, не «оно» — это ты прекрасна! Этоведь ты там, в зеркале! Ты, а не кто-нибудь другой.

А Мари на мгновение лишилась дара речи и только кивнула вответ. Несколько полосок пластыря, снятые Питером сегодня, не могли,разумеется, сильно изменить ее внешность, но ведь это был последний пластырь. Ив каком-то смысле он был важнее всех тех сотен метров бинтов, которые когда-тополностью скрывали ее лицо.

— Ох, Питер!.. — Мари повернулась к нему и,порывисто шагнув вперед, крепко обняла его, а он в ответ прижал ее голову ксвоей груди. Они долго стояли так и молчали, потом Питер слегка отстранился ибережно отер слезы с ее лица.

— Это ничего… ничего, — смущенно пробормотала Марии шмыгнула носом. — Это просто вода… Не бойся, я не растаю.

— Я знаю. — Питер улыбнулся. — Теперь тыможешь купаться и принимать солнечные ванны, хотя на первых порахзлоупотреблять ими не следует. Кроме того, через пару недель, когда внутренниерубцы окончательно заживут, ты можешь кататься на лыжах, бегать, играть втеннис и так далее… С чего ты собираешься начать?

— Я? Я собираюсь работать. — Мари усмехнулась и,вернувшись в кабинет, уселась на его вращающийся табурет. Подтянув колени кподбородку, она принялась крутиться на нем, и Питер в комическом отчаяниивсплеснул руками.