Глаза исчезли. Кирилл бросился в угол, расшвырял прогнившиебочки и брошенные хомуты, вытащил из укрытия мальчишку лет семи-восьми,вонючего и до крайности истощенного. Мальчишка пытался вырваться, защититься,замахивался, но сил у него хватило только на то, чтобы сжать кулачки. Он дажепытался кусаться, но зубы его оставляли на руках Кирилла лишь слабые вмятинки.Эти жалкие попытки защитить свое беспомощное тело пронизывали Кириллаострейшей, почти невыносимой жалостью.

– Паршивец, зачем подглядывал?! – начал было он грозно,но тут же стих и уж больше не тянул мальчишку, а только лишьподдерживал. – Что ты здесь делаешь, мальчик? Как тебя зовут? Кто твоиродители?

Мальчишка разевал рот, вроде бы кричал, но крик его звучалкак шепот.

– Пусти! Кровопийцы, безбожники, мучители! Сдохнуть-то хотьдайте! Я не хочу в Казахстан!

В конце концов он потерял сознание в руках Кирилла.

Когда Кирилл с мальчишкой на руках и бредущая за нимиЦецилия появились на главной улице села, операция погрузки «социально чуждыхэлементов» в грузовики была почти завершена. Красноармейцы, как жнецы в концехорошего рабочего дня, отдыхали у плетня, перебрасывались шуточками, делилитабачок. И Петя Птахин был доволен: все списки проверил, все сошлось. Воттолько несознательное бабье ведет себя некорректно. Макарьевна, например, изгрузовика кулаком грозит, обзывает антихристом.

– Не болтай, Макарьевна! – благодушно сказал ейПтахин. – Раз не было Христа, значит, нет и Антихриста.

– Слышишь, Градов? – рассмеялась, услышав,Цецилия. – По Достоевскому прошелся Птахин!

Комсомолец обернулся, увидел Кирилла с мальчишкой на руках,счастливо ахнул:

– Вот удача! Где ж вы его пымали, товарищ Градов?

– Кто он? – спросил Кирилл.

– Да кто ж еще, если не Митька Сапунов, кулацкое семя!Валите его прямо в грузовик, товарищ Градов. Загружено под завязочку, а все жодного-то пацана как-нибудь втиснем. В тесноте, да не в обиде, верно, бабы?

– Где его родители? – спросил Кирилл.

– Да ведь сгорели ж все! Вы ж сами видели пепелище-то,товарищ Градов. Митькин родитель Федор давно еще сказал: чем в колхоз иттить,лучше все свое пожгу, и себя, и семью в придачу. Как раз за ним товарищи сордером должны были приехать, когда он совершил вредительство. Давайте-ка я вампомогу, товарищ Градов, Митьку засунуть.

– Руки, руки! – с неожиданной для себя самого угрозойсказал Кирилл. – Забудьте об этом мальчике, Птахин. Он поедет в Москву сомной и с товарищем Розенблюм.

Комсомолец даже побледнел от такого оборота, нелепо как-тосуетнулся, из-за поясного ремня вытащил свою папочку с кальсонными завязочками.

– Да как же так, товарищ Градов? Вот ведь здесь новейшиеинструкции, а по ним все кулацкие элементы должны быть изъяты отсюда, не глядяна возраст! Все отправляются в Казахстан для более полезного проживания! Вычегой-то тут против инструкций говорите, товарищ Градов. Я не могу тут своеволияразрешить! Придется сиг-на-лизировать!

Он оглянулся вокруг в поисках командира отряда, но тогопоблизости не было видно, а побежать за ним он боялся: как бы товарищ Градов скулацким отродьем не утек. Кирилла тоже охватила некоторая паника. Он почему-тоне мог себе уже и представить, что может расстаться с тельцем, свисающим с егорук и слабо постанывающим, скулящим в полузабытьи. Однако если в следующуюсекунду здесь появится командир отряда, все будет кончено.

В действие вдруг вступила Цецилия, взяла комсомольскоговожака под руку, отвела в сторону, нажимая на локоть и запястье, обдала женскимжаром.

– А тебе, товарищ Птахин, когда-нибудь приходило в голову,что ты можешь быть не всегда прав в твоей интерпретации классовой политикипартии? Разве ты никогда не страдал от недостатка образования? Я могу тебеодолжить некоторые работы наших величайших теоретиков. – Из своей раздутойсумки она вытащила несколько брошюр, стала их совать Птахину за пояс. –Тут тебе, Птахин, Зиновьев, Калинин, Бухарин, Сталин Иосиф Виссарионович...Возьми их, товарищ Птахин, и учись. Учиться, учиться и учиться, как завещалВладимир Ильич!

Ошеломленный, благоговеющий Птахин держал себя за пояс.Цецилия освободила наконец его от своего партийного полуобъятья, ласковоподтолкнула – иди, мол, учись! Кирилл между тем удалялся с Митей на руках.Цецилия хорошей партийной поступью зашагала ему вдогонку.

Минут через десять мимо них прорычала, заваливаясь вколдобины и разбрызгивая лужи, армейская колонна. Из грузовиков слышалисьрыдания и вой, мало уж чем отличающиеся от коровьего мычания.

Осень тысяча девятьсот тpидцатого года не спешила. Иной разпо утрам явственно пахло снегом, вроде бы даже начинала слетать с небес еле заметнаябелая моль, но вдруг, словно по заказу для нашего повествования, возвращалосьбабье лето, и в его сомнительной голубизне Серебряный Бор представал пышнейшим,ярчайшим по гамме дворцом природы.

В такое вот утро из калитки градовского участка вышли Никита,как всегда, в полной форме и с портфелем, который всегда появлялся у него вруках, когда он ехал в наркомат, Вероника в теннисном костюме и с ракеткой подмышкой, а также их четырехлетний уже сын Борис IV в матроске, но с саблей черезплечо.

– Пожалуйста, запомни, Никита! – капризным, но сердитымтоном, то есть всерьез, говорила Вероника. – Ни под каким предлогом я несобираюсь возвращаться в Белоруссию! Хватит с меня! Я все-таки урожденнаямосквичка! Ни малейшего желания губить все свои молодые годы в глуши неиспытываю! Ты должен наконец прямо сказать в наркомате, что хочешь перевода вМоскву! Твои статьи печатаются в журналах, тебя считают теоретиком! Наберисьнаконец мужества!

Никита нервничал, посматривал на часы.

– Хорошо, хорошо, успокойся, пожалуйста. Я уверен, что мыостаемся в Москве. Уборевич недвусмысленно сказал, что видит меня в Главштабе.Я просто почти уверен, что... то есть я хочу сказать...

Из-за угла уже выезжал автомобиль наркомата обороны. БорисаIV стали обуревать противоречивые чувства – побежать ли к автомобилю илиостаться при матери. Победило рыцарство.

– Мама права, – сказал он отцу. – Здесь лучше. Ятоже хочу здесь жить с Пифагором.

– Да разве ж я не понимаю, – виновато мялсякомдив. – Семья может верить, что я и сам этого хочу...

Наконец-то Вероника улыбнулась.

– Я абсолютно уверен, – ободрился комдив. –Абсолютно почти уверен в непременном переводе в центр!

Он поцеловал жену и сына и сел в машину.