Они завернули за угол единственного в селе двухэтажногокаменного дома, где помещались Совет и правление колхоза, и тут их спорпрервался. В этой части села, что открывалась за поворотом, происходило что-тонеобычное. Посреди дороги стояла колонна из полудюжины армейских грузовиков соткинутыми бортами. Красноармейцы, державшие винтовки с примкнутыми штыками, мелькалив крестьянских усадьбах по обе стороны улицы, выгоняли из изб рыдающих ивопящих баб, визжащих от страха детей и ошеломленных стариков, вышвыривали вгрязь жалкие пожитки. Вертящиеся тут же сельские активисты на месте«коллективизировали» оставшийся мелкий домашний скот, а также уток и кур,разгоняли пинками и камнями бесполезных членов хозяйства, собак и кошек. Кошки,по свойственной им природе, немедленно удирали, кто с глаз долой, кто нанедосягаемые ветви деревьев, чтобы оттуда наблюдать происходящее в вечном,начиная еще с пирамид, качестве созерцателей человеческой истории. Собаки, не всилах преодолеть верности своим домам, были единственными, кто сопротивлялся,то есть рычал и бросался на захватчиков. До Кирилла и Цецилии со всех сторондолетали человеческие вопли: «Да что же вы творите, ироды?!», «Безбожники,креста на вас нет!», «Мучители проклятые! Кровососы!»

Мелькнул с диким воплем расстегивающий кобуру командиротряда.

– Молчать, дерьмо кулацкое! Стрелять буду! – Пальнулвсе-таки в воздух.

Потрясенные происходящей практикой, Кирилл и Цецилия забылио теории. Они медленно шли вдоль колонны, не в силах вымолвить ни слова. Уодного из грузовиков натолкнулись на своего гореловского чичероне, комсомольцаПтахина. С деловым видом он делал какие-то пометки в блокноте.

– Что тут, черт побери, происходит, Птахин? – спросилКирилл.

– Де-пор-тация классово чуждых элементов, товарищГрадов. – Птахин начал вроде бы сурово, а потом нервно хихикнул: – Для ихже собственной пользы отправляем кулацкие семьи на широкие просторы братскогоКазахстана. Не пешком, товарищ Градов, видите, автомобили за ними прислали,такая забота.

– Вот этих вы кулаками называете? – спросил Кирилл,еле-еле удерживаясь от содроганий. Цецилия предупреждающе взяла его заруку. – Практика иногда, увы, расходится с теорией, увы, неизбежныиздержки, однако, Петр, вы уверены, что это все кулаки?

В птахинской расторопности Кириллу всегда виделось что-то отстарорежимного приказчика, хотя откуда тут взяться приказчику, в тмутаракани.

– Не извольте беспокоиться, товарищ Градов, и вы, товарищРозенблюм! – зачастил Петя. – Все проверено-перепроверено. Все онитут у меня в списочке, кулаки и середняки-подкулачники, а списочек-то утверждентама-а! – С чрезвычайной значительностью показал большим пальцем в небо.Грязная туча, волокущаяся сейчас поперек села, как бы не оставила никакихсомнений.

Кирилл и Цецилия расстались с Птахиным и прибавили шагу,чтобы поскорее миновать тягостную сцену. Погром между тем продолжался.Красноармейцы выхватывали у женщин и швыряли в грязь излишки имущества –одеяла, подушки, часы-ходики, самовары, сковороды и кастрюли. То и дело дляразъяснения пускались в ход приклады. Иногда слышался предупредительныйвыстрел.

Как шагнули за околицу, все это сpазу стало быстро отходить,как кошмар хоть и мизерной, но все-таки цивилизации. Исконная, не именуемаядаже словом «Русь» природа вносила умиротворение, и в мрачности она сулилапростор, широкий горизонт. Свернули на боковую дорогу, здесь было суше. Цецилиявздохнула:

– Что поделаешь, классовая борьба...

Кирилл было промолчал, поднял какую-то палку, потом сломалее о колено и остановился.

– Нет, это уж слишком, Розенблюм! Ты видела этих кулаков...нищие, несчастные... Я слышал краем уха, не хотел верить, но... сюда прислаликакие-то неслыханные разнарядки, может быть, в отместку за антоновский мятеж...Никому не нужные крайности! Мы разрушаем самую суть российской агрокультуры! Незнаю, как ты, но я собираюсь сообщить в ЦК о своих наблюдениях!

Он кипятился, лицо его пылало, а она смотрела на негокаким-то новым взглядом.

– Слушай, Градов, разве ты не слышал выражения «лес рубят,щепки летят»? Сталин все знает и превосходно понимает ситуацию со всеми ееэксцессами. Хватит об этом! – Внезапно она положила свои руки Кириллу наплечи и глубоко заглянула в его глаза: – Послушай, Градов, а как ты насчетнебольшой половушки?

Кирилл ошарашенно отпрянул.

– Что ты имеешь в виду, Розенблюм?

Темноватая усмешка, будто тень стрекозы, блуждала по еевеснушчатому лицу.

– Ну, просто легкое физиологическое удовлетворение. Разве мыэтого не заслужили после недели политпросвещения? Давай, Градов, не будьбуржуазным неженкой! Вон, глянь, сарай на холме! Отличное место для этого дела!

* * *

Брошенный сарай выглядел малопригодным даже для «этогодела». Крыша зияла прорехами, на сгнившем полу в бочках стояла вода. На дверяхвисел ржавый замок, но отодвинуть доски на стене и пробраться внутрь несоставляло никакого труда.

Цецилия деловито осмотрелась и быстро нашла более или менеесухой угол, бросила туда охапку более или менее сухого сена, расстелила тамсвое пальто, стащила пальто с Кирилла, потом с той же деловитостью сняла юбку –под ней оказались несколько отталкивающие лиловые штанцы по колено, расстегнулагимнастерку, повернулась к Кириллу: «Ну, давай, Градов!»

Кирилл ничего давать не мог, он был полностью сконфужен и незнал, что делать. Она стала вываливать то, чем он был совершенно потрясен, двебольшие, как белые гуси, груди. Откуда такие? Продолжая усмехаться, она полностьювзяла инициативу в свои руки.

По завершении «легкой половушки» они лежали рядом и смотрелив прорехи на крыше, где все мутнее и темнее клубилась непогода. Ошеломленныйпотоком новых для него эмоций, Кирилл прошептал:

– Ты... ты... ты удивительная, Розенблюм... ты просточудо...

Цецилия села, прокашлялась, как старая курильщица, белыегуси неуместно потряслись, будто на воде под внезапным порывом ветра, продулапапиросину, спросила насмешливо:

– Как это вы, товарищ Градов, умудрились сохранитьдевственность до двадцати восьми лет? – Нагнулась и стала целовать Кириллас неожиданной нежностью. – Ну что ж, добро пожаловать в мир взрослых,профессорский сынок!

Вдруг она заметила, что Кирилл отвлекся от любовной игры,что он смотрит с тревогой за ее плечо. Оглянулась и сама увидела чьи-то глаза,взирающие на них из угла, из-за свалки всякого хлама. Оба вскочили.

– Кто там прячется? Выходи! – вскричал Кирилл.