– Что же вы, Птахин, две лекции назначили на одно и то жевремя? – спросил Кирилл. – Зачем тут конкуренция?

Птахин, подававший мужикам знаки «спокойно, не дурить»,расторопно ответил:

– А не извольте беспокоиться, товарищ Градов. Наших,гореловских, мы для вас мобилизовали, а энтих, из Неелова, ну, из «ЗаветовИльича», для товарища Розенблюма пригнали. Помещения предостаточно.

* * *

Захватить свою аудиторию Кириллу не удалось ни историческимэкскурсом к утопическим коммунам Сен-Симона и Фурье, ни лучезарнымиперспективами. Гореловские мужики сидели с каменными лицами, а если укого-нибудь что-нибудь в лице и оживлялось, возникало ощущение, что московскоголектора хотят взять на мушку. Между тем из соседнего зала, где неведомыйРозенблюм бил по британскому империализму, то и дело доносился дружный смех иаплодисменты. Кирилл решил поскорее сворачиваться и, перепрыгивая черезпараграфы, помчался к своему мощному завершению.

– Программа партии, товарищи, предусматривает возникновениеграндиозных сельскохозяйственных комплексов, в которых для труда и бытаколхозников будут созданы самые современные условия. Грань между городом идеревней, как учил великий Ленин, будет практически стерта в кратчайший срок, итогда окончательно забудется подмеченный еще Марксом «идиотизм сельской жизни»!

Лекция была явно окончена, а мужики как сидели так и сидят,не шелохнувшись. Ну, не раскланиваться же. Встрепенулся Птахин, захлопал владоши, подавая пример. Мужики тоже захлопали. Кирилл, красный от стыда, началсобирать бумаги.

– Вопросы, мужики, задавайте вопросы! – крикнулПтахин. – Товарищ Градов ответит на любые вопросы!

Заросший бородой, будто лесной дух, старик приподнялся:

– А лечить-то народ где будете, гражданин объясняющий? Вбольнице?

– Лечить? От чего лечить? – озадаченно спросил Кирилл.

– От идиотизму-то где будут лечить?

В полном замешательстве Кирилл вытер пот. Издевается старикили на самом деле ничего не понял? Петя Птахин, однако, знал, как проводитьлинию партии.

– Ты, дядя Родион, думаешь, идиотизм у тебя в жопе, а он утебя в башке. Понятно?

Мужики вяловато поржали. Старик мрачно сказал:

– И это есть.

– Лекция окончена, товарищи, – сказал Кирилл и тутвдруг подумал, что никому из этих людей он в товарищи не годится.

Все вышли в коридор. Из соседнего зала, то бишь церковногопритвора, слышались взрывы смеха и какая-то неуклюжая возня. Кирилл от досадысломал свою папироску-«гвоздик».

– Этот Розенблюм, вот видите, умеет найти общий язык сколхозниками. Слышите, Птахин, какая живая реакция!

– Ну, не иначе как нееловские самогону туда протащили,забурели, вот те и ре-ак-ция.

Двери распахнулись, как бы под натиском бурнейшихаплодисментов. Вышли нееловские мужики, все красные, смурные, гогочущие. Иныеосновательно покачивались. А вот и лектор, тот самый знаток крестьянских душРозенблюм, и им оказывается, к полному изумлению Кирилла, не кто иная, какЦилька Розенблюм, одна из Нининых «синеблузовок», с которой он не раз«смыкался» во время жарких споров в Серебряном Бору на почве близости кгенеральной линии партии. Молодая, рыжая и, несмотря на густую россыпьвеснушек, не лишенная даже привлекательности женщина. Страннейшая комбинацияодеяний – модная лет двадцать назад шляпка, военная гимнастерка, подпоясаннаякомандирским ремнем, длинная юбка чтицы-декламатора, кирзовые сапоги –создавала даже определенный стиль.

– Да-да, товарищи, – говорила Цилька сопровождающим еемужикам. – Британский лев сейчас – это главный враг мирового пролетариата.

Мужики реагировали с уважением.

– Лев, оно конечно, зверь серьезный, гибкий, окладистый.Ему-ить тоже жрать-то надо!

Кто-то хмыкнул, кто-то прыснул, лекция явно удалась: эх, часбез горя!

Кирилл в изумлении смотрел на Цецилию. Ее появление в этоммедвежьем углу, где так все не похоже на теоретические модели, где просто,честно говоря, руки опускаются, где испаряются самые строгие убеждения,обрадовало и вдохновило его: вот наша девчонка, москвичка, марксистка,большевичка, дерзко работает тут в самой гуще бывших антоновцев, значит, иповсюду есть наши, нас – тысячи, мы промоем глаза этому народу. Цецилиязаметила его стоящим у стены, на которой еще видны были затертые образы святых,хохотнула и подошла с протянутой рукой.

– Градов, физкульт-привет! Дай пять!

Крепко пожимая ее руку, Кирилл воскликнул:

– Розенблюм! Вот уж не думал, что этот «лектор Розенблюм» –это ты, Розенблюм! Сколько ты здесь будешь?

– Дней пять, – сказала Цецилия.

– Я тоже! Значит, и поедем вместе!

Они улыбались друг другу. Над ними по церковной стене былпротянут лозунг: «Отрубим когти кулаку!»

– Пошли шамать! – предложила Цецилия.

– Пошли пошамаем! – с восторгом согласился Кирилл, хотьему раньше и претил жаргон московской «комсы».

По лицу присутствующего Пети Птахина проходили счастливыеблики. Он явно мечтал о системе партийного просвещения.

* * *

В один из этих последующих пяти дней, а именно в один измрачнейших, гнусно моросящих пополудней Кирилл и Цецилия тащились по елепроходимым потокам грязи. Дожди заливали Горелово. Урожай гнил в полях, утроколхозного строя было исполнено «поросячьего ненастья». Молодые люди продолжалитеоретический марксистский спор.

Цецилия, будто отмахивая ритм рукою, вещала:

– Деревня сейчас развивается в строгом соответствии с нашейтеорией, и Сталин как великий марксист прекрасно понимает, что мы не можем отнее отклоняться. Это научный закон, Градов, понимаешь? Элементарная диалектикареволюции!

Кирилл вдумчиво следил за прохождением каждой ее мысли из ееуст в сумрачные хляби, кивал.

– Я с тобой согласен, Розенблюм. Теоретически у нас нетрасхождений, но в практике, мне кажется, мы иногда перегибаем палку...