Галактион с прытью, удивительной для его величественнойстати, бросился в кладовку, вытащил две кислородные подушки и устремился квыходу. Ладо Кахабидзе последовал за ним. Спохватившись, и Манан побежала.

Вся горбатая улочка, по которой они бежали вверх, иприлегающие переулки принимали участие в событии. Люди свесились из окон и сбалконов, глядя, как бегут два солидных человека. Две пузатые кислородныеподушки делали их похожими на воров, но люди знали, в чем дело, да и Мананвносила ясность в ситуацию, продолжая на бегу возносить хвалу «всему роду Гудиашвили,и аптекарям, и художникам» и причитать о своем «незабвенном Авессаломе».

Галактион на бегу пояснял другу:

– Ни у кого в городе нет кислородных подушек, кромеГудиашвили! У всех постоянно временные трудности с камфорой монобромата, кромеГудиашвили!

Из окон и балконов вслед им неслось:

– Боже, благослови благородного Галактиона, нашего аптекаря!Боже, благослови его кислородные подушки!

«Даже и Ленину такое не снилось», – думал, задыхаясь,Ладо Кахабидзе.

Когда подбежали наконец к цели, увидели перед домом толстякаАвессалома. Сидя под ветвями инжира, он спокойно играл с соседом в нарды. Припоявлении запыхавшихся Галактиона и Ладо в сопровождении причитающей Манантолстяк вскочил на ноги, даже подпрыгнул, начал бить себя в грудь.

– Простите, что не умер! – кричал он. – Проститевеликодушно! Галактион, дорогой, сама мысль о твоих кислородных подушках спасламеня! Боже, кого я вижу вместе с нашим чудо-аптекарем! Ильей пророком клянусь,никогда не было в моем доме более славных гостей! Гагемарджос, Ладо-батоно! Мывсе рады, что ты вернулся! С возвращением в вечный дом нашей Картли! Манан, мыне выпустим этих господ, пока они не преломят наш хлеб! К столу, к столу,господа!

Как мы видим, не только Галактион отличался умениемпроизносить ренессансные монологи в этой округе. Манан дважды просить непришлось. Она тут же поспешила к большому столу, что уж лет сто стоял в этомдворе под чинарой. Многочисленные соседки уже бежали к ней на помощь, каждаянесла всяческие кушанья. Стол быстро покрывался грудами фруктов и овощей,чашками с лобио, копчеными цыплятами, сыром, приправами, глиняными кувшинами сдомашним вином. Появлялись соседи – пекари, парикмахеры, почтальоны... «Хорошийзнак, – думал Кахабидзе, – первый вечер в Тифлисе, и я с народом, и, кажется,меня даже выберут тамадой!»

Так и получилось, его избрали почетным тамадой. Он встал,держа в руке рог с вином.

– Дорогие друзья, несколько лет я отдал социалистическомустроительству на Урале. Холодными вьюжными ночами я мечтал о своей щедройродине. И вот теперь партия послала меня обратно, на ответственный пост вродной республике. Я пью за нашу Картли, за республику, в которой не будетворовства, взяточничества, где будет процветать ленинский, подлинно ленинскийстиль работы, товарищи!..

– Стиль работы, – важно закивали пекари и почтмейстеры.

– Стиль работы? – поднял удивленные брови парикмахер.

«Ну, как к ним занесло такого человека, как мойЛадо», – про себя вздохнул Галактион.

– Пусть будет Грузия настоящей витриной социализма в нашемвеликом СССР! – завершил свой спич Кахабидзе.

С приветственными кликами пекари, парикмахеры и почтальоныподняли свои роги и осушили их. Не без легкого саркастического смешка осушилсвой рог и Галактион.

– Пью за изобилие белладонны, за избыток ипекакуаны! –сказал он.

– За ваши кислородные подушки, дорогой! – прошепталАвессалом.

* * *

Есть несколько перекрестков в Тифлисе, где кажется, что ты вПариже. С одной стороны мы видим, скажем, фасады домов в стиле конца века илиарт декор, с другой – витую решетку чугунного литья, ограду парка.

Ночь. Пустота. Стоящий возле решетки парка, будто так инужно, большой черный автомобиль с тремя серебряными горнами на крыле толькоусиливает это миражное ощущение. Да и пассажир, которого можно случайно увидетьчерез опущенное стекло, тоже не очень-то смахивает на труженика пятилетки:молодой еще, лысоватый, очень холеный, со странным взглядом, поблескивающимчерез пенсне на мясистом носу. «Как капиталист какой-то, – подумаетслучайный прохожий и тут же тихонько вскрикнет: – Да ведь это же ЛаврентийБерия, всесильный чекист!» – и тут же парижский мираж рассеется.

Из боковой улочки стремительным шагом вышел Нугзар инаправился к «паккарду». Берия из окна протянул ему руку, ладонью кверху.Нугзар, подойдя, хлопнул по ней своей ладонью, пригнулся и шепнул прямо в носстаршему другу:

– Он приехал, Лаврентий. Я видел его сам и обнимал в домедяди.

– Садись, поехали, – сказал Берия.

Нугзар нырнул в машину. «Паккард» рявкнул мотором, тронулсяс места. Нищий кинто на углу в страхе перекрестился.

* * *

На склоне горы царя Давида лицом к городу стоит большойбелый особняк. Окрестные жители уже забыли, что до революции он принадлежалчае– и кофеторговцу Лионозову, знают только, что к этому дому нельзяприближаться. Туда и направлялся «паккард».

Официально особняк был в ведении Совнаркома и проходил поразряду «гостевых», на самом деле здесь безраздельно хозяйничало ГПУ.

Когда подъехали, несколько черных автомобилей уже стояли укрыльца. Чекисты в штатской одежде несли охрану под окнами и вдоль стены. Ихсмуглый вид привносил что-то итальянское – то ли мафия собралась, то личернорубашечники на заре фашизма.

Здесь уже Нугзар не мог держаться на равных с ЛаврентиемПавловичем, потому он и шел к крыльцу, приотстав, не как младший друг, а как помощник.

Старший охранник вытянулся перед Берией. Тот приложил ладоньк виску:

– Здравствуйте, товарищи! Все в порядке?

– Все в порядке, товарищ Берия!

Внутри сходство с сицилийской мафией еще усилилось. Околодюжины дородных сумрачных мужчин, кто в полувоенном, кто в тяжелыхкостюмах-тройках, рассаживались вокруг стола. У некоторых на лацканах пиджаковбыли депутатские, вциковские значки, что свидетельствовало о принадлежности кпартийной элите и отнюдь не уменьшало итальянских реминисценций.

Молчаливые охранники расставили на столе вино и закуски.Потом все охранники вышли. Участники встречи подняли бокалы: «За нашу дружбу!»Сдержанные, известные в советской литературе как «скупые», улыбки прошли полицам. Берия начал: