Сандро Певзнер, бледный, превозмогая головокружение, полезбыло через ограду, не ведая зачем. Что тут можно сделать? Спугнешь зверя,изувечит любимую, Нашу Девушку, звезду Тифлиса. Нугзар железной рукой стащилего вниз, а затем, демонстрируя полное хладнокровие, повторил путь Нины.Медведь в этот момент оказался к нему задом. Он распахнул дверь и дал емусильного пинка. Ошарашенный зверь опустился на все четыре. Нугзар мгновенновытащил Нину и захлопнул дверь. Медведь дико взвыл от разочарования. К местудействия бежали служащие зоопарка.

– Безобразие! – вопил старшой. – Хулиганство! Всеарестованы! – Он схватил за грудки Сандро. – Ты кто такой, тунеядец?

– Я Сандро Певзнер, художник.

Муть похмелья и стыд переполняли молодого авангардиста,которому недавно определенные товарищи строго порекомендовали перейти на рельсыреалистического пролетарского искусства.

– Вот он зачинщик! – завопил сторож. – Певзнерзачинщик!

Всех выручил опять же Нугзар. С исключительнойавторитетностью он отвел старшего сторожа на пару шагов в сторону, незаметнодля других показал ему красную книжечку НКВД и веско сказал:

– Спокойно, спокойно, дорогой товарищ! Никто не пострадал,ваш питомец цел и невредим. Девушка пошутила, батоно. Легкая поэтическаявольность. А клетки нужно запирать, батоно, чтобы не произошла вражескаявылазка...

Служащий мгновенно затих и забыл о всех претензиях. Богемнаякомпания направилась к выходу. Хмель улетучился. Все, кроме Нугзара,чувствовали себя отвратительно из-за недостатка проявленного мужества. Нинакляла себя за неуместную браваду и кривлянье. Нугзар взглянул на часы:

– Пардон, пардон, мне пора улетучиваться. Увидимся вечером упапы Нико.

По-родственному он поцеловал Нину в щеку и немедленноудалился своим стремительным шагом, исчез за ближайшим углом. Вскоре и всякомпания рассеялась.

* * *

Ранним вечером того же дня Нина и Степан медленно шли погорбатой улочке старого города по направлению к маленькому ресторанчику, накотором поверх старой вывески «Духан папы Нико» белой краской, словно впримитивистско-кубистской картине, было намазано «Столовая № 7 Горнарпита».Степан временами на несколько шагов отставал от жены. Однажды она повернулась иувидела, что он втягивает в нос с руки белый порошок. Она презрительно дернулаплечом:

– Прекрати это, Степан! Ты уже шагу без этого ступить неможешь! Скажи, ты запаковал свои вещи наконец? Или ты забыл, что мы завтра вМоскву отправляемся?

Степан бросил на нее странный взгляд, пробормотал:

– Подожди, Нинка, нам надо поговорить. Давай сначала зайдемк папе Нико.

* * *

В духане, несмотря на сталинскую пятилетку, все еще царилаособая тифлисская атмосфера. Ресторанчик был излюбленным местом извозчиков ибогемы. На стенах висели яркие примитивистские картины в стиле Пиросмани.Только сам папа Нико, «король духанщиков», как его называли в городе, былневесел. Вместо того чтобы, как обычно, встречать гостей и раскрывать всемобъятия, он сидел у стойки со своим другом-художником и жаловался ему на то,что он больше у себя не хозяин, а замдиректора.

– Все забрали, все кастрюли национализировали, все, крометвоих картин. Я теперь никто. Прислали партийца. Кончилась, мой друг, целаяэпоха!

Художник утешал духанщика со свойственным этому племенилегкомыслием:

– Подожди, Нико, дорогой. Время придет, тебе дадут миллионыза мои картины.

Нина и Степан прошли в угол и спросили бутылку вина.

– Большую, – вдогонку официанту сказал Степан.

– Можно сразу две, – добавила Нина. – Чтопроисходит, Степка? – спросила она и положила свою руку с двумя кольцами,подаренными Паоло и Тицианом, на его подрагивающий кулачок.

Степан весь как-то поплыл, заныл как от зубной боли,показывая ей, смотри, мол, как страдаю, потом встряхнулся, волосы двумя рукамиотправил назад и сказал:

– Я не еду в Москву.

* * *

В центре города в этот час стояли шум и суета. Надвигалисьсо всех сторон переполненные трамваи. Трубили автомобили. Кричали друг на другаизвозчики. Нугзар, словно торпедный катер, разрезал толпу. Подошел к уличномуторговцу лимонадом. Вместе со стаканом влаги торговец передал ему тяжеленькийсверток. Нугзар положил сверток в карман, с наслаждением опустошил стакан.Затем исчез под аркой проходного двора.

* * *

Нина и Степан пили вино, не глядя друг на друга.

– Что-то лопнуло в наших отношениях, Нинка, – печальносказал Степан.

– Хорошее слово «лопнуло», – сказала еще печальнее Нина. –По отношению к надутому шарику...

– У тебя успех, а я выпадаю в осадок, – сказал Степан.

– О чем ты говоришь, какой успех? – с досадой сказалаона.

Степан вдруг на мгновение вспыхнул:

– Этот проклятый медведь, после него мне все стало ясно! Этобыла какая-то проба, которую мне судьба подсунула, и я оказался полным говном!

– Ну что за вздор, – удрученно и раздраженно протянулаона.

* * *

В тот же час председатель Центральной контрольной комиссииЛадо Кахабидзе сидел в своем просторном кабинете под картиной, на которой еголюбимый вождь читал газету «Правда». Замечалось, если не бросалось в глаза,отсутствие портрета Иосифа Сталина. Входящему как бы предлагалось настроитьсяна тон серьезности и деловой партийной чистоты, ибо что может быть чище исерьезней в мире, чем Ленин, читающий «Правду»? Ладо Кахабидзе после целого днясовещаний и встреч сидел в одиночестве, прочитывал бумаги и делал пометки.

Где-то в глубине дома скрипнула дверь. Послышались быстрыелегкие шаги. Они приближались. Дверь кабинета открылась. Кахабидзе поднялголову. Вошедший целился в него из пистолета. Кахабидзе открыл рот и был тут жеубит на месте.

* * *

В «Духан папы Нико» между тем забрел известный всему городушарманщик с попугаями. Вся троица и старая машина были сегодня в ударе, звучалавполне различимая старая мелодия, шарманщик подпевал, птицы порхали надстолами. В Тифлисе часто спорили, почему попугаи не улетают от шарманщика,может быть, он привязывает их за лапки какими-то невидимыми ниточками? Толькоредкие пьяницы понимали, что шарманщик представляет для попугаев понятие«родина».

Степан говорил своей жене с жаром:

– Я люблю тебя по-прежнему, Нинка, но не могу ехать с тобой.Я стал бояться Севера. Север пожрет меня, как мамонты когда-то пожрали коз.