– Мамонты были травоядными, невежда, – с досадойвозразила Нина. – Что ты будешь здесь делать один, Степан? Ты и напропитание себе не заработаешь.

Степановского жара хватило на одну фразу. Он вдруг весьопять обвис, вяло забормотал:

– Ну, что-нибудь придумаю... Вино здесь дешевое... Сыр...Зелень... Потом не забывай, что мой верный Отари всегда со мной.

Вот о ком она постоянно забывала, как не помнят о теничеловека, а он ведь и вправду ходил за ее мужем, словно тень. Она обернуласьтуда, куда показал подбородком Степан. За одиночным столиком сидел томный, каклебедь, Отари. Он явно дожидался конца их разговора. Нину вдруг осенило, онанаконец-то догадалась, в чем причина такой магнитной неразделимости двухмужских персон. «Ах, вот в чем дело! А я-то и не догадывалась, дура!» Онаначала хохотать и все хохотала и хохотала, даже голову на руки от хохотауронила.

Из внутренней дверцы духана вышел плотный мужчина,подпоясанный военным ремнем, только что назначенный директор «столовойГорнарпита». Решительно пройдя меж клиентами, он двумя руками подтолкнулшарманщика к выходу:

– Пошел вон, кинто несчастный! Частный промысел запрещен!

Два попугая вдруг разом сели на его плечи с розовымибилетиками в клювах. Директор инстинктивно схватился за пояс, где у него ещесовсем недавно висел вохровский наган. Папа Нико горько вздохнул: эпохакончилась, да здравствует эпоха! И это кончится, вздохнул изгоняемый философ,частным промыслом Божьим.

* * *

Полный беспорядок и смятение царили этой ночью в домефармацевта Галактиона Гудиашвили. Вбегали и выбегали женщины с криками: «Огоре! О ужас!» Хозяин дома лежал на диване в полубессознательном состоянии итолько повторял: «Нет, нет, я не верю, мой Ладо жив...» Любимый племянникНугзар с окаменевшим от трагизма лицом сидел на валике дивана, держал зазапястье отброшенную дядину руку. В такой вот момент в дом вбежала Нина,бросилась к дяде:

– Что случилось, дядя Галактион?

Дядя закрыл ладонью глаза, проговорил:

– Нугзар прибежал со страшной вестью: Ладо убит в упор у себядома... Соседи прибежали, подтверждают, весь город уже... Нет, нет, не верю,мой Ладо жив...

Нина схватилась за голову, потом заломила вверх руки тем жедвижением, что и все грузинские женщины. Подошел Нугзар, отвел ее в сторону:

– Нина, будь мужественной...

– Кто мог это сделать? – почему-то шепотом спросилаона.

Нугзар ответил тоже шепотом, но очень громким шепотом:

– Я слышал, что троцкисты посчитались с ним за старые долги.

Она отмахнулась:

– Это вздор, троцкисты не прибегают к личному террору! Он заглянулей в лицо, как ей показалось, не без лукавости:

– Откуда ты это знаешь, Нина?

Нина ударила себя кулаком в ладонь, схватила со стола изоткрытой коробки папиросу, отбросила ее.

– Как будто ящик Пандоры открылся! – воскликнула она.

– Что еще случилось? – живо спросил Нугзар.

– Ничего не случилось, но завтра у меня поезд...понимаешь?.. утром уезжаю в Москву... вещи не собраны... полный развал... этиновости, – она, что называется, металась.

– Вещи – это не проблема, – солидно сказал Нугзар. –Пойдем, я помогу тебе собраться. Доверься кузену.

Будто схваченная этой фразой, Нина остановилась спиной кнему, потом медленно посмотрела через плечо. Волна дикой радости прошла черезтело Нугзара. Сегодня мой день. Ничего не говоря, она отправилась наверх. Онпоследовал за ней.

В ее комнате все было разбросано, пустые чемоданы раскрыты.Войдя, Нина стала швырять все, что под руку попадалось – белье, туфли,книги, – на дно чемоданов. Нугзар подошел сзади, взял за плечи и повернулк себе. Сопротивляться ему сегодня она не могла. Напротив, ее вдруг неудержимопотянуло кому-то в чем-то до конца, до какого-то конца, ей неведомого, дальшеконца, то есть окончательно, признаться. Он это почувствовал и проговорилсрывающимся голосом:

– Ты девочка что надо, не боишься медведей...

– Не боюсь и пострашнее бестий, – с темной ухмылкойпрошептала она и стала расстегивать его рубашку. Он потянул с ее плеч жакетку.Движения их были медлительны, как будто они старались, чтобы ни одна секундаэтой тристии не пролетела незаметно.

Когда поезд этих секунд все-таки прошел, Нина долго еще немогла успокоиться. С закрытыми глазами она целовала плечи и шею своего мужчины.Вдруг до нее долетел его бесконечно подлый голос:

– Я вижу, тебе понравился абрек.

Все кончилось. Она открыла глаза:

– Это ты абрек?

Нугзар рассмеялся:

– Конечно, я абрек, смелый разбойник!

Нина отодвинулась от него. Их нагота вдруг показалась ейпостыдной.

– Абреки не шантажировали женщин, – сказала она, хотяпрекрасно понимала, что начинает – это после столь бурных откровений ипризнаний – хитрить, самой себе представляться запуганной жертвой. Вдруг еепоразила догадка, она села в постели. – Вай! Теперь я все поняла! Это тыубил дядю Ладо Кахабидзе!

Нугзар мгновенно бросился на нее, схватил за грудь, повалил,потом зажал рот ладонью и зашептал горячечно в ухо:

– Никогда больше не повторяй этой чепухи, дура! Иначе все мыбудем убиты: и я, и ты, и все, кто услышит! Ты поняла?

Снова все началось. Отвернув от него голову, глазами,полными страха и тоски, Нина смотрела в темное окно.

На даче Градовых в Серебряном Бору с утра опять семейнаяидиллия, все семейство собралось за завтраком: сам профессор, профессорша,старший сын – комдив, очаровательная комдивша, их важный сын Борис IV, среднийсын – марксист с марксистской женою, их сын, рожденный в восьмилетнем возрастеМитя, хлопотливая управительница Агафья, ну и, конечно, главный идеолог такихгармоний, молодой овчар Пифагор.

– Все должны каждое утро выпивать по стакану простокваши, –наставлял свое семейство Борис Никитич. – Великий Мечников обнаружил в нейжизнетворные бациллы, секрет долголетия. Все пьют простоквашу, все безисключения. Никита, тебя это тоже касается!

Начальник штаба Особой Дальневосточной армии вздрогнул:

– Как, меня тоже? – Торопливо опустошил стакан.

Хороший мальчик, сказал ему взгляд Мэри.

– На фиг нам это долголетие? – бросила вызовтеннисистка. – Гнить в тунгусских болотах на Дальнем Востоке?