Пришла пора предпринять последние шаги, сделать последнееусилие. Его разум был разгорячен, перегрет, он был на пределе. Высунись ипрокричи – вот в чем заключалась игра. Я прямо сейчас отправляюсь к самымнебесам, Маккоун.

– Мистер Фридман!

– Слушаю.

– Говорит Ричардс. Я хочу говорить с Маккоуном.

С минуту в эфире царило безмолвие. Холлоуэй и Данинджербольше не следили за ним, они готовились к отлету, сверяя параметры и давление,проверяя закрылки, люки, переключения. Снова подымались и опускались огромныетурбины, но теперь это звучало резче, громче. Когда Маккоун наконецоткликнулся, его почти не было слышно в общем нарастающем шуме.

– Маккоун слушает.

– Ну, слушай меня, червяк. Я приглашаю тебя и женщину лететьсо мной. Подваливай к двери грузового отсека в течение трех минут, или явыдергиваю кольцо.

Данинджер на своем месте замер, как подстреленный. Когда оночнулся и продолжил свои проверки, голос его дрожал, и в нем звучал ужас.

– Раз они так нагло себя ведут – он отплатит им той жемонетой. Забрать у них женщину – значит лишить их последнего шанса. Если толькоэтот шанс существует.

Ричардс ждал. В его голове тикали часы.

Счет продолжается…

Когда до Ричардса донесся голос Маккоуна, он услышал в немнезнакомые угрожающие нотки. Что было причиной? Страх? Вероятно. Сердце замерлоу Ричардса в груди. Может, все обойдется. Может быть. – Ты спятил, Ричардс? Яне…

– Послушай, ты, – сказал Ричардс, перебив Маккоуна. – Пока яговорю, возьми на заметку, что нашу беседу слышат все связисты в радиусеполусотни километров. Все, что я тебе скажу, разнесется по всей округе. То, чтоты делаешь, станет известно всем. Ты сейчас находишься на большой сцене. Тыпридешь ко мне хотя бы потому, что ты слишком труслив, чтобы вести двойнуюигру, за которую ты можешь заплатить жизнью. А женщина придет потому, что ясказал ей, куда я направляюсь.

Слишком мягко. Надо давить на него. Не давать ему временидумать.

– Даже если ты останешься в живых, когда я дерну за кольцо,тыне будешь никому нужен: тебя не возьмут даже яблоками торговать.

Он сжимал сумочку в кармане с неистовой, маниакальной силой.

– Вот так-то. У тебя есть три минуты. Отключаю связь.

– Ричардс, подожди…

Он отключил связь, оборвав звучавший в микрофоне голосМаккоуна. Он вернул микрофон Холлоуэю, и тот принял его трясущимися пальцами.

– У вас сильная воля, – медленно произнес Холлоуэй. –Поверьте мне. Мне никогда не приходилось видеть человека с такой выдержкой, каку вас.

– А если он выдернет кольцо, ты поймешь, что у него ещеболее сильная воля, чем у кого бы то ни было, – сказал Данинджер.

– Продолжайте подготовку к отлету, пожалуйста, – сказалРичардс. – Я спущусь поприветствовать наших гостей. Мы вылетаем через пятьминут.

Он вернулся назади пододвинул парашют к окну, а потом сел,не спуская глаз с двери между первым и вторым классом. Скоро все выяснится.Очень скоро.

Его рука без устали с беспомощной силой сжимала сумочкуАмелии Вильямс. Снаружи уже совершенно стемнело.

Счет продолжается…

Они подошли к трапу, когда оставалось сорок пять секунд.Амелия задыхалась от страха, ее волосы взметнулись беспорядочной копной,подхваченные резким ветром, гулявшим по рукотворной степи аэродрома. НаружностьМаккоуна совершенно не изменилась. Он по-прежнему выглядел опрятно инепринужденно, можно даже было сказать, невозмутимо, но глаза его потемнели отбезумной ненависти.

– Ты ничего не выиграешь, говнюк, – сказал он спокойно. – Мыдаже не начали еще разыгрывать главный козырь.

– Рад снова видеть вас, миссис Вильямс, – мягко сказалРичардс.

И тут, будто бы он подал ей некий сигнал, задел невидимуюструну, она начала рыдать. Ее рыдания не были истеричными, это было выражениесовершенной безнадежности, исторгнутое из самой глубины души. Сила этого порывазаставила ее зашататься и упасть на плюшевый ковер этого целиком плюшевогоотсека первого класса, сжимая лицо в ладонях, словно стараясь удержать его.Кровь Ричардса на ее блузке засохла и выделялась бурыми пятнами. Ее пышнаяюбка, скрывающая ноги, делала ее похожей на увядший цветок.

Ричардс почувствовал к ней жалость. Это было мимолетноечувство, но это был максимум, на что он был способен.

– Мистер Ричардс, – из переговорного устройства послышалсяголос Холлоуэя.

– Слушаю.

– Мы… можем взлетать?

– Да.

– Тогда я отдаю распоряжение убрать трап и задраить люки. Небеспокойтесь на этот счет.

– Отлично, капитан. Благодарю.

– Вызвав сюда женщину, ты тем самым угробил себя. Ты этопонимаешь? – Казалось, что Маккоун улыбается и хмурится одновременно, онпроизводил впечатление параноика. Он сцеплял и расцеплял пальцы.

– Ну и что? – мягко спросил Ричардс. – А поскольку тыникогда не делаешь ошибок, ты, конечно же, нападешь на меня, прежде чем мывзлетим. Таким образом ты окажешься вне опасности и прослывешь героем,благоухающим, как роза, правильно?

Маккоун издал тихое рычание, а потом сжал губы так, что онипобелели. Он не сдвинулся с места. Самолет дрожал все сильнее, по мере того,как моторы набирали оборот.

Кто– то захлопнул дверь в отделении для второго класса, ишум неожиданно прекратился. Прильнув к иллюминатору со стороны порта ивсмотревшись, Ричардс увидел, что экипаж буквально скатывает трап внутрь.Теперь мы все взошли на эшафот, подумал он.

Счет продолжается…

На правом экране загорелась надпись «ПРИСТЕГНУТЬ РЕМНИ/НЕКУРИТЬ». Самолет начал медленно разворачиваться. Все свои знания о самолетахРичардс почерпнул из канала Фри-Ви и из книг, из этих модных приключенческих ифантастических книг, но он всего лишь второй раз в жизни находился в самолете,поэтому перелет из Хардинга в Нью-Йорк представлялся ему сущим пустяком.Дрожание под ногами еще более усилилось и внушало беспокойство.

– Амелия!

Она медленно подняла на него глаза, ее лицо с дорожками слезвыглядело опустошенным. «А?» Она говорила хрипло, ошеломленно, губы еепересохли. Она словно забыла, где находилась.