Когда за ее спиной стукнула распахнутая дверь, Маринамоментально обернулась и старательно взвизгнула, заслоняясь руками, как иподобало воспитанной городской девушке, оказавшейся совершенно обнаженной передчетырьмя мужчинами, атаманом и его людьми. В полном соответствии с принятой насебя ролью возмущенно вскрикнула:

– Вы с ума сошли! Убирайтесь!

Ее негодование вызвало лишь дружный хохот. Она так и стоялау влажной бревенчатой стены, согнувшись, усердно прикрываясь ладонями, а атамани сопровождающие его лица абсолютно непринужденно располагались поудобнее –голые по пояс, выпившие, уверенные, в своих дурацких одинаковых штанах сцветными полосами. Вот это влипла, подумала Марина, заманили… Ну, и откуда тутждать помощи? Не от хозяйки же… Есть сильные подозрения, что супругавладетельного барона вполне в курсе и вряд ли станет перечить грозному мужуиз-за таких пустяков, как случайная гостья. Вот именно, патриархальные нравы.Самые незатейливые. Барон хочет развлечься. И что же делать? Можно прикончитьих всех, она бы справилась, можно передушить всех остальных, кто только есть вдоме. Но что дальше? Садиться на коня – при ее весьма скромных навыках верховойезды – и нестись очертя голову по незнакомым тропам, в ночной чащобе, непонятнокуда? Нет, не годится оставлять за собой такое, когда путь отхода совершеннонеизвестен...

Казаки располагались. Один со звоном опустил на лавку паруобъемистых бутылок с яркими этикетками и стопку вставленных друг в друга стаканов,другой развернул на полу, встряхнув за углы, толстое домотканое покрывало,старательно расстелил на мокрых досках, выпрямился, ухмыльнулся:

– Сама ляжешь или помочь?

– Вы с ума сошли! – повторила Марина, подпустив в голосдолжную долю цивилизованного гнева. – Я кричать буду!

– Покричи, – лениво отозвался атаман. – Веселеебудет. И некоторое разнообразие – чтобы орала, из рук рвалась...

– Я приехала из другого государства, вы не имеете права! Япожалуюсь в полицию!..

Атаман подошел к ней вплотную, крепко взял за голое плечо ис нескрываемой насмешкой процедил:

– До полиции еще добраться надо, глупенькая! Я, междупрочим, тебе не врал. Военные и полиция – в полусотне километров. И ни однасобака не знает, что ты здесь. Местные будут молчать в тряпочку, я им и власть,и полный хозяин, и господь бог вместе с богоматерью... – его глазанехорошо сузились. – Я тебя, стерву, двину по затылку и сброшу в болото скамнем на шее, иди потом пиши жалобы хоть президенту с того света!

Лицо у него стало по-настоящему страшным. Марина несомневалась, что он ничуть не блефует.

– Ну, не пугайся, – сказал атаман помягче. – Мы жене звери! Будешь умницей, никто тебя убивать не будет. А начнешь барахтаться,мало того, что сбросим потом в болото с разбитой башкой, сначала отдерем так,что все порвем к чертовой матери! – изобразив самую благожелательнуюулыбку, он погладил Марину по щеке. – Ну, что дрожишь? Взрослая девочка, смужиками наверняка уже валялась. Не станешь брыкаться, мы с тобой тоже будемосторожненько. Не бойся, не съем...

Он отвел руки Марины от груди – Марина притворилась, будторуки у нее слабые, и ее легко одолеть – погладил по-хозяйски.

– Да тащи ты ее сюда, – послышалось сзади, –двинуть пару раз...

– Не торопись, – с ухмылочкой сказал атаман, всем теломприжимая Марину к стене. – Она девочка умная, сама ляжет... Ты ведь самаляжешь? Выбор у тебя небогатый...

Марина подняла на него глаза, моргая с самым испуганнымвидом:

– А вы, правда, меня не убьете, если...

– Да кто тебя убьет, дуреха? Завтра отвезем к военным,по-хорошему. Можешь им наплести что угодно, но доказательств все равно не будетникаких. Я нашу власть в нынешней своей роли вполне устраиваю, станет онадергаться из-за какой-то ученой девки из задрипанного Питера! Выпьешьстаканчик?

– Нет.

– И правильно, – сказал атаман, почти мурлыкая. –Молодым девчонкам пить неприлично, да и для здоровья вредно... – онотступил, посторонился. – Ну? Или хочешь по-плохому?

Марина замотала головой, прошла к покрывалу и неторопливоулеглась, расслабилась, насколько удалось, вытянула руки вдоль тела,зажмурилась и слегка развела ноги.

– Шире раздвигай, – скомандовал кто-то изприближенных. – И глаза открой.

Марина повиновалась. Рядом скрипели стаскиваемые сапоги, сглухим стуком разлетались по углам, звякало горлышко о края стаканов.

– Приятная коза, – сказал кто-то. – Гладенькая.

– Городская. Они там все такие, сытые и беззаботные. Глянь,вся выбритая.

– Культурная...

– Ничего. Сейчас сделаем из этой культурной простуюдеревенскую давалку. Пусть они нас окунули мордой в дерьмо, мы хоть так своевозьмем. Эй, голенькая! Губки пальцами раздвинь, я полюбоваться хочу. Да наменя смотри, недотрога питерская!

Очень мило, подумала Марина, выполняя приказ. Прорезалосьчто-то похожее на идеологическую базу. Начнут они когда-нибудь, или всю ночьбудут таращиться?

– На ходу обучается, – продолжал тот, самыйнеугомонный. – Ну-ка скажи: «Я была порядочная, а теперь я блядь казацкая».

Без запинки Марина повторила. Унизили, ага, подумала онанасмешливо. Пойду потом и повешусь на воротах от психологического шока, страгическим письмом в зубах...

– А пусть сделает...

– Да ладно тебе, – сказал второй. – Чегопредставление тянуть? Начинайте, господин атаман, как и положено.

– Ну, держись, гостья дорогая! – хохотнул атаман.

Опустился над Мариной, упираясь в пол вытянутыми руками,примостился, умело вошел – неторопливо, стараясь проникнуть как можно глубже.Чтобы подыграть – авось зачастит, и побыстрее отделаешься от первого – Маринастарательно ахнула во весь голос, картинно закусила губу.

– На меня, на меня смотри! – весело распорядилсяатаман. – Успеешь еще поорать! Ножки сдвинь посильнее.

– Невинность нашарили, атаман? – захохотал кто-то.

– Ни черта! – откликнулся атаман. – Всеразработано в лучшем виде.

Ясно стало, что быстро от него не отделаешься. Атаманнасиловал Марину неторопливо и размеренно, с самодовольной улыбкой глядя в лицопод громкий смех зрителей, комментировавших процесс в самых похабныхвыражениях.

Второй проворно встал на колени лицом к атаману, грубо ицепко стиснул груди. Конец тыкался ей в лицо, нашаривая рот. Нашарил, проник,заработал ожесточенно. Атаман, наконец, закончил и отвалился, его проворносменил второй, действуя гораздо торопливее и грубее, злым шепотом командуя: