– Есть тут у вас какое-нибудь начальство? – спросилаМарина.

– Есть атаман. Только его сейчас нет. Они все уехали вЮжное. Может, и приедут.

– А телефон у вашего атамана есть?

– Кого?

Марина, плюнув мысленно, решила поставить очереднойэксперимент: извлекла синюю десятку, поводила перед глазами хозяйкипокосившегося дома.

– Знаешь, что это такое?

– Бумага какая-то, – сказала хозяйка без всякогоинтереса, почесывая бок. – А может, тряпка. Она тоже так мнется...

Шаткая дверь распахнулась, выскочил согнутый старичок ссовершенно белыми нестрижеными волосами и неопрятной бородой. Сбежал с крыльца,еще издали крича:

– Вы из города, девушка?

– Совершенно верно, – сказала Марина, приободрившись.

На лице у женщины мелькнула то ли радость, то ли облегчение.Она сказала, тупо улыбаясь:

– Вот ты с ней и поговори, дед. Придурковатая она, видно.Слова бессмысленные лепечет, тряпкой машет...

Повернулась и решительно ушла в дом. Старичок не то чтообошел – обежал Марину крутом, восхищенно таращась и загадочно гримасничая.

– Боже ты мой! – воскликнул он с надрывом. – Изгорода!.. И в джинсах, в натуральных джинсах!

Из глаз у него потекли слезы. Марина подумала спокойно: аведь этот уродец из кунсткамеры, судя по возрасту, может и помнить кое-что...

– Откуда вы?

– Ну, вообще-то я из Питера, – сказала Марина. –Как бы вам объяснить, где это...

– Не нужно! – живо прервал старик. – Не нужно, чтовы! Ах ты, боже мой, Петербург! Нева! Летний сад! – он произносил все этислова с невероятным умилением, наслаждаясь каждым звуком. – А здесьстолько лет ни газет, ни телевизора...

Несмотря на шутовскую одежду, старик показался Маринечеловеком вполне цивилизованным. Ну да, конечно, он ведь из прошлого, сразуясно...

– Что же мы стоим? Проходите в дом, проходите! –старичок сорвался с места, вприпрыжку взбежал по трем ступенькам, распахнулдверь. Марина, не колеблясь, поднялась на крыльцо. Навстречу прошла та самаяженщина – как мимо пустого места, с совершенно отрешенным лицом.

– Сюда, сюда пройдите! – старичок бежал впереди. –Это моя комната, мой кабинет!

Марина, подняв брови, присмотрелась к «кабинету». Мебель нето что простая – примитивнейшая, сколоченная из кое-как обструганных досок, чтокровать, что стол с двумя табуретами. Однако на грубой, приколоченной к стенеполке стояли штук двадцать книг, а в углу красовался невероятно древний на виднебольшой телевизор или монитор старинного компьютера.

– Работает? – кивнула она в ту сторону.

– Да что вы... – чуть ли не плача, сказалстарик. – Электричества нет уж лет десять. Садитесь, что вы стоите...

– Так, – сказала Марина, осторожно усаживаясь натабурет, казавшийся хоть и неказистым, но прочным. – Значит, и телефонамне у вас не найти?

– Откуда?..

– Даже у атамана?

– Ну, откуда у атамана телефон?.. До ближайшего телефона –километров пятьдесят... А вы кто?

– Я ученый, – сказала Марина.

– И чем занимаетесь? – спросил старик с живейшимлюбопытством.

– Социологией, если вы понимаете, что это такое, –сказала Марина, не особенно раздумывая.

Разоблачения она в этих условиях не боялась. Старикашканаверняка торчит тут долгие годы, в отрыве от цивилизации, так что можно нестилюбую галиматью и, не моргнув глазом, уверять, будто это и есть современнаясоциология, будто та социология, в которой, очень может быть, старик когда-торазбирался, здорово изменилась, до полной неузнаваемости...

Но он не лез с коварными вопросами – вытянув шею, полузакрывглаза, мечтательно тянул:

– Социология... Этнография... Кибернетика... Я ведь ещепомню.

– Вы, должно быть, многое помните, – вежливо сказалаМарина.

– Ого! Мне семьдесят один... или два... или все же один...Помню лишь, что уже за семьдесят. Я ведь еще помню не только Россию, но дажеСоветский Союз... Мне сравнялось тогда двадцать один год, и мы защищали БелыйДом...

– Вы что, бывали в Вашингтоне? – удивиласьМарина. – Что-то я не помню, чтобы Белый дом пятьдесят лет назад откого-то приходилось защищать...

– Я имею в виду наш Белый дом... – его морщинистое,крохотное личико исказилось, он ударил себя по голове сухим кулачком. –Ну, зачем?

– Что – зачем? – лениво спросила Марина, блаженновытянув усталые ноги.

– Зачем мы защищали Белый дом?

– Откуда я знаю? – пожала она плечами. – Вамдолжно быть виднее. Я вообще не знаю, что это за дом такой, от кого вы егозащищали и зачем...

– Вот именно, зачем, зачем? – из глаз у него бежалислезы. – Кто мог знать?.. Мы не думали, что так получится... Хотитемолока?

– Пожалуй.

Он убежал куда-то и вскоре вернулся со странным сосудом изобожженной глины и такими же стаканами. Налил их до краев, пододвинул одинМарине.

Она поднесла свой к губам, принюхалась с некоторымколебанием. Нет, конечно, старикашка разливал из одного сосуда и уже отпил изсвоего стакана, так что вряд ли хочет ее отравить. Но на привычное молоко этагустая белая жидкость не походила ничуть, она пахла совершенно иначе, чем-то,вот странно, живым...

– Пейте, пейте! Это молоко!

– Из коровы? – уточнила Марина.

Мало ли что у них могло именоваться молоком.

– Из коровы, конечно!

Она медленно осушила свой стакан до донышка – снепроницаемым лицом, ни разу не поперхнувшись. На курсах выживания в джунгляхприходилось пить и не такую гадость, насекомых жрать... И на вкус эта жидкостьничем не напоминала привычное молоко. Нельзя сказать, что вкус особеннонеприятный, просто он решительно другой...

– Вы здесь давно? – спросила она, чтобы поддерживатьсветскую беседу.

– Четырнадцать лет. Когда началась смута в России, я здесьотдыхал. И не смог уехать, когда все рухнуло... Так и прижился, знаете ли,коров пас... Да и теперь, собственно... Иногда приходится кого-нибудь учитьчитать-писать, попадаются даже в нашей глуши люди, учат детей. Богатые,конечно, местная аристократия, если можно так выразиться. Бог ты мой, какхочется в город, вы бы знали...

– Вот совпадение! – сказала Марина. – Мне тоже.

– Но как вы тут оказались?