Джад посмотрел на Луиса и закурил следующую сигарету.

– Я все сделал, как велел Станни. Когда я вернулся, отецсказал, что пристрелил пса, чтобы тот не мучился. Мне даже ничего не пришлосьговорить насчет Хладбища. Мой отец сам спросил меня, хочу ли я похоронить Спотатам. Я ответил, что согласен. Так что, положив пса в мешок из-под зерна, япотащил его на Хладбище. Отец спросил меня, не нужно ли мне помочь. Я ответил:нет, потому что помнил о словах Станни. Я не спал всю ночь – мне показалосьцелую вечность. Знаете, как для детей тянется время в таких случаях. Мне ужеказалось, что вот-вот и наступит утро, а часы пробили десять, потомодиннадцать. Пару раз я засыпал, но каждый раз неожиданно просыпался. Такоеощущение было, словно кто-то встряхивает меня и говорит:

«Просыпайся, Джад! Просыпайся!» Словно что-то хотело, чтобыя не заснул.

Брови Луиса поползли вверх, а Джад пожал плечами.

– Когда часы внизу пробили одиннадцать, я поднялся и одетымсел на кровать. В окне светила луна. Дальше… Часы внизу пробили полночь, потомчас ночи, а Станни так и не было. Забыл он обо мне этот проклятый пьяница. Такя решил, и уже готов бы, раздеться, когда два камешка звякнули о стекло. Чертпобери еще чуть-чуть и они разбили бы его. Стекло треснуло, но я заметил этотолько утром, а моя мать узнала в начале зимы, когда поинтересовалась, почему уменя в комнате так холодно. Так что я первым делом подбежал к окну и открылего. Оно заскрипело, задребезжало – но это был единственный путь выбраться издому, если хочешь погулять после полуночи.

Луис рассмеялся, хоть и помнил, как сам в возрасте десятилет в темное время суток пытался выбраться из дому. Он твердо был уверен, чтоночью окно, которое никогда не скрипело днем, заскрипит.

– Я шумел так, что мои должны были бы решить, что лезутграбители, но я был совершенно спокоен. Я слышал, как мой отец занимаетсясвоими делами в спальне на первом этаже. Выглянув, я увидел Станни Б., стоящегона дороге и глядящего вверх, качающегося, словно дул сильный ветер, хотя небыло даже легкого дуновения ветерка. Не думал я, что он придет, Луис. Крометого, он был в той стадии опьянения, когда бодрствуешь, и ничто тебя незаботит. И тут он мне закричал, только мне показалось, что сам он считает, чтошепчет: «Давай, спускайся, или мне нужно забраться к тебе туда?» «Ш-ш!» –прошипел я, до смерти боясь, что мой отец выйдет на веранду посмотреть, кто тамкричит. Тогда он устроил бы мне хорошую жизнь. «Что ты говоришь?» – спросилСтанни еще громче, чем раньше. Если бы мои родители в это время высунулись издома, Луис, мне был бы конец. Но они находились в спальне, где теперь спим мы сНормой. Ее окна выходят на реку.

– Ты быстро спустился? – спросил Луис. – Еще пива, Джад? –Он уже выпил бутылки на две больше обычного, но, казалось, все в порядке,правда, разговор получался каким-то натянутым.

– Знаю, ты понял меня, – сказал Джад и зажег новую сигарету.Он подождал, пока Луис не вернулся на свое место. – Нет, я не посмел спуститьсяпо лестнице. Ведь пришлось бы пройти мимо спальни родителей. Я прополз пошпалерам плюща, перебирая руками, так быстро, как только мог. Неожиданноиспугался. Тебе я могу сказать: в ту ночь я больше боялся отца чем предстоящегопутешествия со Станни Б. на Хладбище Домашних Любимцев.

Джад раздавил свою сигарету.

– Мы пошли туда вдвоем, и я решил, что Станни Б. должнобыть, упал дюжину раз, и еще будет падать не раз, прежде чем мы доберемся доХладбища. Но он шел все дальше и дальше и не падал: судя по запаху он до отказабыл накачан кукурузной водкой. Один раз остановившись, он стал ругаться так,словно ему член в горло запихали. И еше у него с собой была кирка и лопата.Когда мы пришли на Хладбище, я думал, он швырнет мне кирку и лопату, а самстанет смотреть, как я копаю яму. На самом деле оказалось, что он немногопротрезвел. Он велел мне идти дальше через бурелом, дальше в лес, где есть ещеодно кладбище. Я посмотрел на Станни, который едва стоял на ногах, и набурелом, а потом заявил: «Вы не сможете забраться туда, Станни Б., вы себе шеюсвернете». А он ответил: «Ни ты, ни я шеи не сломаем. Я смогу туда залезть даеще прихвачу мешок с твоим псом». Он стал карабкаться на бурелом быстро, словношел по ровному месту. Даже вниз, под ноги, не смотрел, а Спота волочил засобой, хоть Спот, должно быть, футов тридцать пять весил, если не больше. Луис.А на следующий день у меня все болело и ломило все мускулы. А как ты чувствовалсебя сегодня утром? – Луис не стал ничего отвечать, только кивнул. – Мы шли ишли, – продолжал Джад. – Мне казалось, что мы будем идти бесконечно. Лес в тедни был гуще. Множество птиц пело среди деревьев, теперь ты уже такого неуслышишь. Животные шныряли вокруг, скорее всего олени, но это могли быть илоси, и медведи и рыси. Когда перебрались через бурелом, я сам поволок Спота.Через некоторое время у меня появилась мысль, что старый Станни Б. давносбежал, а я иду следом за индейцем. Вот он сейчас как повернется, и я увижу егонасмешливые черные глаза, лицо с характерными чертами Микмаков; почувствуюотвратительный запах от длинных волос. А у индейца будет томагавк, сделанный изкуска сланца и рябиновой ветви, к которой сланец будет привязан сыромятнымиремнями. Индеец схватит меня за горло и одним ударом снимет с меня скальп..,одним махом со всего черепа. Станни больше не падал и не качался. Он легко шелвперед, высоко подняв голову, словно его вела вперед какая-то высшая идея. Нокогда мы подошли к краю Маленького Болота Бога, и он повернулся, я увидел, чтовсе в порядке, это Станни Б., а не какой-нибудь индеец. Не качался же Станни ине падал потому, что был напуган. Испуган так, что протрезвел. Он рассказал мнекое-что из того, что я говорил вам прошлой ночью…о тенях и огнях Святого Эльма,и о том, что я не должен обращать внимания на то, что вижу или слышу… «Главное,– объяснил он, – ничего не говорить, раз оно с тобой». Потом мы пошли черезболото. И я ничего не видел. Я не хотел рассказывать тебе об этом, но я был тамвсего раз пять после того, как мне исполнилось десять лет, и я никогда не виделничего похожего на огни или на то, о чем я тебе говорил. Да, видно и не увижуничего такого, Луис, потому что мое путешествие в место, где хоронили Микмаки,в этот раз было последним.

«Почему я сижу здесь и слушаю все это?» – едва ли не вслухспросил себя Луис.., «три банки пива сделали его разговорчивым, но толькоговорил он в основном для себя. Я не должен тут сидеть и, развесив уши, слушатьисторию про старого пьяницу и индейское кладбище, о духе Вакиньяна и домашнихлюбимцах, которые сами по себе возвращаются к жизни? Во Имя Господа, кот был простооглушен, вот и все. Машина сбила его и оглушила.. – не большое дело. А всеостальное – старческие небылицы».

Но все было не так, и Луис это знал, и три бутылки пива немогли излечить его от этого, да и тридцать три не смогли бы.

Черч был мертвым – это одно. Он жив сейчас – это другое;теперь он изменился, стал совсем иным – это третье. Что-то случилось. Джадвернул долг, который, как он считал.., но с медицинской точки зрения похороны втой земле, где хоронили Микмаки, возможно, не такое уж хорошее лечение. И Луистеперь видел что-то в глазах Джада, подсказавшее ему то, что старик сам об этомзнает. Луис подумал о том, что видел… или думал, что видел… в глазах Джадапрошлым вечером. Что-то веселое и задорное. Подумав, Луис вспомнил, что решениевзять Луиса и кота Элли на ночную прогулку, словно и не принадлежало Джаду.