– Ты любишь меня – что? – не унималась Мария, – ты любишь меня трахать? Отвечай!

– Я люблю тебя как женщину…

– Ты любишь меня как женщину трахать?!

– Я не понимаю, Мария… – святой отец отложил букет в сторону; от белых лилий на пустой полке для обуви вдруг потянуло траурным холодом. Кинув сожалеющий взгляд на ломкие цветы, отец Генри ужаснулся. Лилии держали свои царственные головки так, словно они лежали на закрытой крышке гроба.

– Послушай, дорогая, давай выпьем чаю или вина, поговорим, – священник сделал шаг к проститутке, пытаясь обнять её, но, Мария вывернулась из этих объятий и выкрикнула:

– Ну почему же ты лжёшь! Ты же всё время лжёшь! Меня трахают и дантисты, и адвокаты, но они не дарят мне цветы и не обещают жениться! Им дела нет до моих детей! Они вызывают меня, чтобы трахнуть моё тело, но они даже не пытаются трахнуть мою душу, как это делаешь ты! – из глаз Марии брызнули слёзы, кончик тонкого носа моментально покраснел, губы скривились, как у маленькой девочки. Отец Генри с силой притянул её к себе и заключил в свои тяжёлые медвежьи объятия, не оставляя ни единого шанса на высвобождение.

– Пусти меня, лицемерный лжец! Пусти меня, дрянь, ты – подонок! – Мария колотила его руками, что было сил, но священник держал её очень крепко.

– Что с тобой? Что… – догадка блеснула в голове отца Генри, и, всё же, он недоумевал.

– Ты лгал мне о том, что ты бухгалтер! Ты – священник! Ты, лживый кусок дерьма, ты – священник! Отвечай мне правду! – Мария кричала, задыхаясь, и неутомимо пыталась вырваться, осыпая руки отца Генри ударами. Слёзы сыпались градом из её глаз, смывая синюю тушь с чёрных ресниц, в носу булькало.

– Хорошо! Я скажу тебе правду! Я – священник. Меня зовут Мэтью Генри, я служу в церкви святого Марка на юге штата, – с тем же успехом, отец Генри мог бы перерезать себе вены; ощущения и последствия для карьеры были бы приблизительно такими же.

– Сволочь! Сраная сволочь ты! Кусок дерьма ты собачьего, а не священник! – визжала Мария, а потом, рыча, неистово вцепилась зубами в шею отца Генри. От боли у священника потемнело в глазах.

– Именем Господа нашего, Иисуса Христа, я заклинаю тебя. Изыди, дьявол! Архангел Михаил, на тебя уповаю. Изыди, дьявол! – звучным баритоном командовал отец Генри, корчась от боли. Демон, овладевший Марией, не отступал. Продолжая рычать, он крепко держался зубами за священника.

Сеанс экзорцизма был прерван настойчивым стуком в дверь:

– Хэллоу! Это соседи. У вас всё в порядке? Что за звуки? – возмущённо произнёс немного гнусавый женский голос.

Мария разжала зубы и тут же упала на пол, инстинктивно выпущенная из рук священником. Голос соседки подействовал на демонический дух гораздо эффективнее, чем заклинание отца Генри; демон притих и затаился. Мария свернулась у стены в позе зародыша, подобрав ноги под пальто и закрыв лицо руками, она тихонько скулила.

– Да-да, всё в порядке! Спасибо! – громко сказал отец Генри и с большой осторожностью заглянул в глазок. У двери стояла полная чернокожая женщина в стёганом зелёном халате.

– У нас всё хорошо, – повторил отец Генри, – благодарю за отзывчивость.

– Я клянусь Господом Богом, если девчонка ещё хоть раз пискнет, я вызову полицию! – строго подытожила соседка и удалилась.

Отец Генри взглянул на себя в овальное зеркало, висевшее в коридоре. Даже в полумраке прихожей укус на его шее пылал, наливаясь краской и распухая на глазах.

Мария сидела на полу, облокотившись об стену и беззвучно рыдала.

Священник поднял её и отнёс в спальню, удивившись тому, что постель, обычно накрытая вышитым бордовым покрывалом, была расправлена; льняное бельё кремового цвета безгласно призывало лежать, и заниматься любовью, и отдыхать, и вновь заниматься любовью. Простыни просили, чтобы их осыпали лепестками цветов и укладывали на них молодые, прекрасные тела, как в кино.

Мэтью Генри бросил Марию на кровать, лицом вниз, и, найдя под пальто и тонким платьем бордовые трусики, быстрым, но осторожным движением спустил их. Мария лежала, покорно и неподвижно, лишь изредка всхлипывая. Отец Генри отступил от неё на шаг, на секунду залюбовавшись ею такой. Она лежала ничком на кровати, чёрные блестящие чулки обтягивали стройные ноги, длинные волосы, нежные оливковые ягодицы, – она была похожа на дорогую коллекционную куклу. Если не видеть её лица. Похожа на поломанную куклу. Мэтью Жеребец рвался наружу, неистово желая расправиться с этой куклой, но священник решил не торопиться. Не признаваясь себе в этом, он чувствовал обиду и желание отомстить. Он потёр рукой саднящий адской болью укус на шее, а потом, восхищаясь собственной властью, ввёл два пальца во влагалище куклы; оно было сухим, тёплым, немного напоминая кожаную перчатку, вывернутую наизнанку. Отец Генри смазал пальцы кремом для рук, который стоял на тумбочке у кровати, и ввёл их опять. Кукла никак не реагировала.

– Ты вела себя плохо, Мария, – произнёс священник, вращая пальцы внутри проститутки, – но, я прощаю тебя, ибо Господь учит нас прощению, а я – милостивый господин твой, отныне – твой муж. С этого дня ты будешь только моею, я беру тебя всю, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

Отец Генри произносил слова твёрдо и уверенно, словно роняя увесистые камни. Его возбуждение теперь было необычайным, но, пылающий на шее укус чертовски мешал, отвлекая от наслаждения, которое предвкушал изнывающий член.

– Встань на колени! – приказал священник, достав пальцы из не желающего увлажняться влагалища, и тут же пожалел о своих словах. Приподнявшись на локтях, Мария повернула своё обезображенное ненавистью и растекшейся краской лицо. Демон, овладевший ею, обнажил острые зубы и прошипел:

– Трахни меня, трахни! Ты ведь этого хочешь, сраный выродок? Трахни меня, как вы трахаете церковных мальчиков! Ты думаешь, я телевизор не смотрю?

Оливковые ягодицы приподнялись, округлившись, но лицо, осквернённое одержимостью, очень портило куклу, мешая Мэтью-Жеребцу сделать то, что он запланировал.

– Отвернись, – приказал он, взяв себя в руки, – отвернись и смотри в окно, не поворачивайся ко мне и ничего не говори.

– Что, правда трахаться тебе мешает, гадина? – прохрипела кукла. Из её носа текло.

– Отныне я – твой муж и господин. Я запрещаю тебе дерзко разговаривать. Отвернись и замолчи, – приказал насильник.

Кукла неожиданно повиновалась. Она опустила голову на простынь, оставив приподнятым лишь зад, покорно подставляя его и свои внутренности такому привычному избиению. Мэтью-Жеребец заломило, он встрепенулся с новой силой; насильник притянул к себе куклу и дал ему волю.

– Я совершаю главное супружеское таинство… Ты принадлежишь мне, твоё тело доверено мне Господом, создавшим меня по своему образу и подобию, – тяжело дыша, насильник тщательно выговаривал каждое слово, это помогало подстёгивать его возбуждение, насладиться которым в полной мере мешал горящий болью укус на его шее.