– Я совершил таинство брака и теперь она – моя жена, – медленно и внятно произнёс обвиняемый.

(Враги мои ополчились на меня.)

– Мерзавец! – взвизгнул архиепископ, поднялся над столом и запустил в отца Генри стаканом. Он промахнулся, стакан, пролетев мимо священника, взорвался на множество осколков, ударившись о старинный паркет.

– Вот! Свиной потрох, вот, глядите! – архиепископ схватил со стола документы из прокуратуры и, скомкав, швырнул Мэтью, – Мисс Маргарита Гиллера, проститутка, изнасилована и обвиняет в этом мистера Мэтью Генри, который совершенно случайно оказался пастором прихода святого Марка! Что скажете?

Отец Генри молчал.

– Тогда я вам скажу! Как можно было одним махом отправить в мусорную корзину свой приход, годы службы, репутацию? Свою и церкви! Похотью одержимый, вы думали, вы чем-то лучше всех нас? Мы все страдали от воздержания и исцеляли себя постом и молитвами!

– Иисус был женат!

– Молчать! Свиной вы хвост! Ваша апокрифальная ересь заставляет меня пожалеть о том, что сегодня за такое не отправляют на костёр! – архиепископ внезапно почувствовал, что в груди у него заныло, он сел обратно в кресло и обмяк.

– Ваше высокопреосвященство…

– Молчать! Мы мало выплатили компенсаций? Вам сорок миллионов долларов из карманов прихожан – мало? Вы ещё хотите? – руки архиепископа тряслись, нижняя губа отвисла и дрожала от негодования.

– Я люблю эту женщину, как Христос любит свою цер… – договорить отцу Генри не удалось, он умолк, облитый водой из кувшина архиепископа.

– Охладись, шизофреник, – архиепископ Стэнли глубже сел в своё кресло из бордовой кожи, достал из ящика стола белый носовой платок и тщательно вытер руки,– я больше не в силах слушать бред сумасшедшего, мне здоровье не позволяет. Я также очень сожалею о том, что человек не вправе отменить установленное Господом, иначе я лишил бы вас сана немедленно. Однако, я вправе только лишить вас возможности проповедовать в церкви святого Марка, что и сделаю с великим удовольствием. С сегодняшнего дня я запрещаю вам даже появляться на территории церкви. Если вы ослушаетесь меня со свойственной вам дерзостью, – архиепископ поморщился и взялся рукой за сердце, – я буду вынужден обратиться в суд за защитным ордером. А теперь – вон с глаз моих! Расчёт вы получите по почте.

Отец Генри развернулся и вышел прочь. В ушах его стучали слова, самое важное из того, что произнёс сегодня архиепископ: «человек не вправе отменить установленное Господом, человек не вправе отменить установленное Господом…»

Мэтью поднял глаза к небу и увидел, как Царь Давид дружелюбно улыбается ему.

Беда не приходит одна

Дину Джексону не удалось спасти репутацию отца Генри; история об изнасилованной проститутке попала в лапы к телевизионщикам, хотя, прокурор, почему-то, медлил с арестом. Фредо Капелла с сожалением избавился от ненужного груза; такой священник ему не годился.

Джил встретил отца Генри на стоянке около продуктового магазина «Альбертсонс», запарковав свой Олдсмобиль прямо у входа. В руках он держал небольшую картонную коробку. Его рыбоподобное лицо ничего не выражало, лишь нижняя губа, чуть оттянутая вниз, изображала намёк на брезгливость.

– Мистер Генри, – начал гангстер, и это обращение прозвучало холодно и крайне неприятно для священника. «Мистер», раньше он называл его святым отцом… – Мистер Капелла попросил меня передать вам эту коробку, в ней ваши бокалы.

Священник смиренно принял коробку.

– А это, – Джил протянул отцу Генри тонкий конверт, – остаток зарплаты. Священник принял и конверт.

– Мистер Капелла больше не нуждается в ваших услугах, прошу отдать ваш ключ от квартиры на Пайк-стрит.

Это было больнее, чем потерять доверие архиепископа и приход. Теперь для всего этого мира он был просто Мэтью Генри.

Мэтью вернулся домой и прошёл в кухню. Безработный, развенчанный, одинокий. Через полураскрытое окно доносилось жизнерадостное щебетание птиц, сидящих на сливовом дереве; лето вновь вступало в свои права. «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?» – с горечью вслух произнёс Мэтью, чувствуя, что внутри него рушится, крошась на тысячи острых осколков, хрустальный купол. Он машинально открыл холодильник, печально оглядел открытую баночку с засохшей горчицей и накрытое фольгой блюдо с позавчерашней курицей. Это, да бутылка минеральной воды, горсть усохшей моркови на дне овощного отсека. Мэтью захлопнул белую дверцу; есть, всё равно, не хотелось. Маясь, он, всё же, сварил себе большую кружку горького кофе и принялся разбирать почту, веером раскинутую на кухонном столе. Счёт из банка «Чейз» – Мэтью разорвал голубоватый конверт. Семьдесят четыре с небольшим тысячи долларов, все его сбережения. Расчёт из церковного управления пока не поступил, но, можно рассчитывать ещё на полторы тысячи. Теперь нужно подумать, как распорядиться этими деньгами, чтобы их хватило надолго. Может, пойти учиться, изобрести себя заново, открыть новую главу в своём собственном Евангелии? Мэтью вдруг показалось, что, сейчас, когда все отказались от него, и даже возлюбленная хочет лишь расправы, именно сейчас он стал близок к Иисусу, как никогда. А если ты близок к Иисусу, значит, Иисус близок к тебе!

Осознав это, Мэтью внезапно вспотел, испытав эпифаническое прозрение. Его лицо раскраснелось, он ощутил Божественное присутствие, почувствовал то, что так долго учил чувствовать других – незримую любовь Господа. Вдруг его озарило понимание того, что всё складывается совершенно правильно, ведь он давно не умещался в тесные рамки пыльного офиса маленькой католической церкви. Его мысль, его поиск Бога не укладывался в стройные и порядком уже изношенные сценарии календарных служб. От Рождества – к Крещению, от Крещения – к Великому Посту, от Поста – к Пасхе и снова – к Рождеству, и так – колесом, год за годом, но, ведь, его колесо давно сошло с колеи и мчится по дороге неизведанной. А разве это – не есть святость? И разве то, что он сидит сейчас в этой уютной кухне, с семидесяти четырьмя тысячами долларов на счету, – это не любовь Господа? Ум отца Генри лихорадочно работал, применяя проверенные веками методы утешения скорбящего. Во всём происходящем есть замысел Божий и искра Святого Духа. Отец Генри прихлебнул кофе, сложил в отдельную стопку рекламные открытки. Ах, вот и письмо из церковного управления, уведомляющее его, что больше он не является служителем церкви. Сухие, строгие строки. Чёрные буквы поползли муравьями перед заплывающими слезами глазами Мэтью. Пальцы вдруг закололо, в груди заныло. Священник поднялся, распрямившись во весь рост, и принялся читать Псалом 3. Псалтирь всегда придавала ему сил. Помолившись, Мэтью ощутил единство с Царём Давидом. Ему тоже было нелегко, но – «Господь моя – крепость моя!» Святой отец внезапно проголодался. Отметив про себя, что это – хороший знак, он достал из морозильника пакет с белым хлебом, подрумянил в тостере два кусочка, обильно смазал арахисовым маслом и мёдом и съел с внезапно появившимся аппетитом. Кофе пришёлся как нельзя более кстати.