Это, впрочем, не помешало Вале почти сразу же после своеговторого рождения выскочить замуж. Причин было две. Айне: она всю жизнь мечталапройтись по Александровскому саду в белой фате. Цвай: Мамона (так Валя называласвою мать-банкиршу) сняла бывшего сына с дотации — мол, дочерей у нее нет и небудет. А жить на что-то надо. Не на Никину же гребаную зарплату?

Так что брак был коммерческий, по расчету. Во всяком случае,со стороны невесты. Жених-то, владелец империи платных туалетов Макс Зюзин,втрескался в чудо пластической хирургии не на шутку. Свадьбу сыграли не хужелюдей — пышную, во дворце екатерининских времен. Фоторепортажи с гламурногопразднества появились во всех глянцевых журналах, причем Валю именовали«русалкой», «царевной Лебедь» и «загадочной незнакомкой».

Семейная жизнь, правда, не сложилась.

Когда выяснилось, по какой причине у молодой не может бытьдетей, с суженым приключилась истерика. Он даже хотел убить Валю на месте,голыми руками, но убить Валю голыми руками довольно трудно, во всяком случаебез помощи телохранителей, а звать телохранителей Макс не решился — побоялсяогласки. В результате, кроме морального ущерба, понес еще и физический, в видесиняков и выбитого зуба.

Развелись, впрочем, цивилизованно, без азиатчины. Туалетныйимператор был человек, хоть и эмоциональный, но не дурак. Еще одна волнапубликаций в прессе ему была ни к чему.

От недолгого замужества у Вали остались приличные алименты имужнина фамилия — надоело раз за разом документы переделывать.

В общей сложности Фандорин прожил без секретарши неполныймесяц, а потом всё вернулось на круги своя.

— Отстань, — буркнул Ника. — И не смейназывать мою Алтын «МэМэ», сколько раз повторять.

Эта дурацкая аббревиатура означала «мадам Мамаева».

— Да? — обиделась Валя. — А ей меня можно «трансформером»обзывать? Сама, между прочим, при живом муже вон как хвостом крутит.

— Всё, баста! — Фандорин стукнул по столу. —Зови посетителя!

Пока Вали не было, он быстро подошел к окну, прислушался.

Тихо. Вальс больше не звучал. От этого на душе у магистраистории сделалось еще паршивей. Чем это они там занимаются?

— Здрасьте, — послышался развязный молодой голос.

Ника оглянулся.

К нему, протягивая ладонь, шел высокий парень со стопкойбумаг под мышкой. Он показался Фандорину симпатичным: высокий, стройный, скрасивыми темными глазами. Одет, правда, странно — несмотря на жару, в тяжелыхботинках и рубашке с длинными рукавами. Зато улыбка хорошая! Сразу видно, что учеловека чудесное настроение. Совсем не похож на наркомана.

Ника посмотрел на оставшуюся в дверях секретаршу сукоризной.

— Я слышал, вы бумажки старые покупаете, — сказалпосетитель, не представившись. — Глянете?

Предложив молодому человеку сесть, Ника взял стопку и первымделом понюхал ее, была у него такая привычка.

Листки пахли как надо — настоящей стариной, навсегда ушедшимвременем. От этого аромата, вкуснее которого нет ничего на свете, у магистравсегда кружилась голова. Он громко чихнул, извинился, чихнул еще раз.

Однако, перелистнув страницы, увидел, что рукопись неособенно старая. Судя по фактуре бумаги, цвету чернил и нажиму, вторая половина19 века. Перо уже стальное, но по тому, как поставлен почерк, видно, чтописавший обучался грамоте еще в николаевские времена, гусиным пером и почтинаверняка в казенном учреждении. При домашнем воспитании почерк был бы мягче инебрежнее, а тут почти каллиграфия. Опять же исключительная ровность строк. Ноне писарь и не переписчик — вон сколько помарок и исправлений. Э, да тут ирисунки на полях. Готическое окно, рожицы какие-то. Нарисовано так себе,по-дилетантски.

Заметив крупное «ГЛАВА I», Фандорин немножко расстроился:кажется, какой-то трактат или художественное сочинение. Полистал.

Почерк, хоть и красивый, читался не так просто.Прищурившись, Ника разобрал первую попавшуюся на глаза строчку: «…святителяПорфирiя, памятного темь, что избавилъ nepeoxpucтiaн Святой Земли отпритесненiя язычниковъ». Похоже, что-то душеспасительное. В те времена многиебаловались подобной писаниной. Провалялась эта графомания в каком-нибудьзабытом сундуке полтора столетия, да еще во что-нибудь заботливо завернутая,иначе запах времени так не сохранился бы…

— Обороты чистые — это замечательно, — сказал онвслух. — У меня есть знакомый художник, рисует пером на старинной бумаге.Если текст не представляет интереса, подарю ему.

— Мне-то сколько отбашляете? — шмыгнул носомсимпатичный юноша и через рубашку почесал сгиб локтя.

— Сохранность бумаги приличная. Могу дать по 30 рублейза страницу. Сколько здесь?

На вид в стопке было страниц двадцать-двадцать пять.

— Меньше, чем за тыщу, не отдам, — твердо заявилпосетитель.

Валя хмыкнула:

— Ну ясное дело. — И прибавила непонятное. —Герою на один подвиг.

Однако парень загадочную фразу, кажется, понял. Обернулся ибросил:

— Не твое дело, цыпа.

Ника, пересчитывавший страницы, открыл было рот, чтобыпоставить молодого нахала на место, да так с открытым ртом и остался.

Последний лист был почти чистым, никакого текста — лишькрупно выписанное заглавие:

Почему заглавие оказалось сзади? — вот первое, чтоподумалось Нике. И тут же кинуло в жар, затряслись руки.

Не может быть! Неужели рукопись Достоевского? То-то рисункипоказались смутно знакомыми! Судя по помаркам, это не список, а черновик. Чтоже тогда получается? Это рука классика?!

Но черновик чего? «Теорийка»? Такого сочинения уДостоевского Ника что-то не припоминал. Хотя, конечно, он не специалист. Можетбыть, какой-нибудь набросок, не осуществленный замысел?

Дома в шкафу стоит академический 30-томник, полное собраниесочинений. Там эта «Теорийка» наверняка есть. Надо найти, принести сюда исверить текст.

— Вы вот что, — севшим голосом сказалФандорин. — Вы подождите тут. Кажется, это… Нет, я должен проверить. Скоровернусь. Вы только не уходите.

Кажется, юноше его реакция показалась подозрительной.Посетитель быстро взял со стола рукопись и прижал к груди.

— Спокуха, — сказал он, сдвинув брови. — Япередумал. За тыщу не отдам. Рулета еще никто не кидал.