— Гляжу — красное у ней в волосах, вот тут, —показала Лизавета на свой перевязанный затылок. — «Алена Ивановна, говорю,что это вы? Упали? Зашиблись?» На кортки присела, хотела помочь. Вдругшорохнуло сзади…

Она снова заплакала, но теперь одними лишь слезами, безвсхлипов. Надворный советник терпеливо ждал.

— Хочу обернуться, а не могу — страшно…

— Так и не обернулись? — тоже со страхом прошепталПорфирий Петрович, но уж и сам знал, каков будет ответ.

— Не насмелилась.

— А потом удар, темнота, и очнулись в больнице. Так чтоли-с?

Пристав в сердцах хлопнул себя по колену и вскочил.

Свидетельница в испуге смотрела на него снизу вверх. Робкокивнула.

— Виновата, батюшка…

— Пустое-с! Всё пустое-с! — с тоскою приговаривалнадворный советник, поднимаясь по лестнице большого мрачного дома, выходившегоодной стороною на Екатерингофский проспект, а другой на канаву. — Аглавное, так и чувствовал, что никакой потачки в этом деле мне не будет-с.Интуиция-с. Знаете такое слово?

— От латинского intuitio, что означает «постижениеистины, неопосредованное логикой», — блеснул Заметов, показывавшийдорогу. — Вот здесь, в третьем этаже ремонт, маляры работают. А вчетвертом одна квартира пустая, в ней чиновник Люфт проживал, на прошлой неделесъехал, так что на площадке Шелудяковы остались одни.

— И про это он, вероятно, знал-с.

Порфирий Петрович остановился перед приоткрытой дверью,из-за которой доносились голоса.

— Кто «он», ваше высокоблагородие? — не понялписьмоводитель.

— Преступник-с. И про съехавшего немца, и про Лизаветус ее «семым часом». Про захворавшую куму единственно-с лишь не знал. Хоть этообнадеживает, всё-таки не вездесущий сатана, а тленный человек-с.

Вздохнув, надворный советник нажал медную кнопку звонка.Колокольчик, в самом деле, как и говорила свидетельница, издал какой-тобрякающий, надтреснутый звук.

Не дожидаясь отклика, вошли.

В квартире, невзирая на поздний час, было светло — июльскоесолнце еще не спустилось за крыши.

— А-а, привели? — оглянулся на письмоводителяквартальный надзиратель, седоусый капитан с добродушным лицом в мелких красныхпрожилках. — Что-то долгонько вы, Порфирий Петрович.

Коротко и как бы рассеянно объяснив причину задержки,следственный пристав быстро завертел во все стороны своею замечательно круглойголовою. На лежавший у стола труп пока нарочно не смотрел — приглядывался кобстановке, впрочем, нисколько не примечательной.

Небольшая комната с желтыми обоями, геранями и кисейнымизанавесками на окнах. Мебель, вся очень старая и из желтого дерева, состояла издивана с огромною выгнутою деревянною спинкой, круглого стола овальной формыперед диваном, туалета с зеркальцем в простенке, стульев по стенам да двух-трехгрошовых картинок в желтых рамках, изображавших немецких барышень с птицами вруках, — вот и вся мебель. В углу перед небольшим образом горела лампада.Все было очень чисто: и мебель, и полы были оттерты под лоск; все блестело. Нипылинки нельзя было найти во всей квартире. «Это у злых и старых вдовиц бываеттакая чистота», — отметил про себя надворный советник и с любопытствомпокосился на ситцевую занавеску перед дверью во вторую, крошечную комнатку, гдевиднелись постель и комод. Вся квартира состояла из этих двух комнат.

— Спальня? Так-так-с, — промурлыкал сам себеПорфирий Петрович, заглянув в соседнее помещение.

То была крошечная комната с огромным киотом образов. У другойстены стояла большая постель, весьма чистая, с шелковым, наборным из лоскутков,ватным одеялом. У третьей стены был комод с выдвинутыми и отчасти дажевывернутыми ящиками. Из-под кровати торчал раскрытый сундук, вкруг которого наполу валялись какие-то сверточки и кулечки. Порфирий Петрович поднял один,прочел надпись на бумажке «7 июня, студ. Линчуков, 3 р. 25 к., 1 мес».

— Это она заклады сюда складывала, — пояснилнадзиратель Никодим Фомич. — Целая бухгалтерия. Видите — число, имязакладчика, сумма, срок.

Пристав покивал, пошарил по ящикам комода под бельем идостал оттуда изрядный пук кредиток, перетянутый красненькой лентой. Покачал наруке, передал квартальному.

— Пересчитайте-с. — И продолжил поиск.

Просмотрел какие-то бумажки, извлек потрепанную тетрадку и счрезвычайным вниманием в нее уткнулся.

— Три тысячи сто двадцать пять рублей, — доложилНикодим Фомич. — Не нашел, видно. И из сундука лишь немного прихватил, ссамого сверху. Там в сверточках не только дрянь. Золото есть, прочие ценныевещички. Спугнули его, что ли? Лизаветиного прихода напугался? Запросто мог бы,после сестры-то, сюда вернуться и остальное добрать.

— Загадка-с, — признал Порфирий Петрович, суятетрадку в карман и все вертя головой по сторонам. — Что орудие убийства?

Закончив осмотр, наконец, подошел к мертвому телу.

Старуха лежала в точности, как описал Заметов: ничком,выворотив одну выброшенную руку. Открытый глаз мерцал стеклянным блеском. Кровина затылке было немного, она запеклась под жиденькой, скрученной в баранку седойкосичкой.

Надворный советник набрал полную грудь воздуха изажмурившись полез пальцами в рану. Лицо его сделалось бледным, однако рукуПорфирий Петрович убрал нескоро.

— Прямоугольный пролом… Вершка полтора на тричетверти… — сообщал он, с каждым мгновением все больше бледнея. На лбувыступили капли. — Пожалуй, обух небольшого топорика… Удивительной силыудар. Как это Лизавете свезло?

Наконец выпростал пальцы, мельком поглядел на них ипокривился.

— Эй, умыться его высокоблагородию, — велелквартальный одному из солдат (полицейских в квартире кроме начальника было ещечетыре человека).

Тщательно выполоскав загрязнившуюся руку в тазике и чистяспециальной щеточкой ногти, надворный советник резюмировал:

— Удобнейшая вещь для убийства — топорик. Под мышкой какую-нибудьпетельку или лямочку соорудил, подвесил, и под одеждою не видно-с. А выхватитьможно в секунду.

Он показал, как можно выхватить из-под мышки топор и ударитьсверху вниз.

— По макушке, — задумчиво протянул ПорфирийПетрович. — Сзади-с. Отсюда что следует?

— Что? — спросил капитан.