Обвиненный угодил в губернскую тюрьму и в первую же ночьчуть не был там убит уголовными. Во вторую ночь его уж точно бы извели, но, недожидаясь темноты, Порфирий Федорин перелез через стену и спрятался. До самогоприезда комиссии просидел в погребе у одной сочувствовавшей ему молодой особы,рассказ о которой сейчас к делу не относится (это совсем иная, дочрезвычайности грустная история, Бог с ней совсем — как-нибудь в другой раз).

В конце концов для нашего героя всё разрешилосьблагополучно. Справедливость полностью восторжествовала. Губернатора и еще сдесяток чиновников увезли под конвоем в столицу на суд, а убийца-лекарьперерезал себе горло. Этот Штубе, даром что с тех пор миновало полтора десяткалет, и поныне иногда снился Порфирию Петровичу — таинственно глядел, улыбался,помахивая окровавленной бритвой, а говорить ничего не говорил.

Шумная эта история карьере молодого юриста непоспособствовала, скорее напротив. Быв переведен на новое место, с самымилестными аттестациями, он обнаружил вокруг себя всеобщую мнительность и опаску,ибо слава поспела туда еще прежде его приезда. Какому же начальству понравитсячиновник, который чуть что в столицы пишет и комиссии призывает?

Долгими кропотливыми усилиями, тщанием и усердием ПорфирийПетрович одолел первоначальное против себя предубеждение, завоевал и уважение,и приличествующее положение. А после одного прошлогоднего расследования, накоторое мы здесь опять-таки отвлекаться не станем, попал на заметку к высшемуначальству. Вне очереди пожалованный чином, был призван на ответственнуюдолжность, следственным приставом одной из населеннейших частей столицы. Толькоприбыл, не успел еще, как говорится, крылья расправить — и на тебе: ужасноеубийство, да еще из того разряда, который в следовательской среде называютнекрасивым словом «тупняк» или «топняк», по-разному выговаривают. При первомзвучании имеется в виду тупиковость расследования, при втором — что впорутопиться, всё одно истины не дознаешься.

Город, за день набравший полную каменную грудь зноя, теперьвыдыхал горячий воздух обратно, так что и ночью облегчения не предвиделось.Надоедливое летнее солнце, совсем ненадолго убравшись на крыши, в самомнезамедлительном времени высунулось с другой стороны, однако Порфирий Петровичне заметил рассвета, как перед тем не обратил внимания на наступление сумерек.

Он работал.

Сначала листал прихваченную из комода тетрадку и что-то изнее копировал своим меленьким, истинно бисерным почерком. Потом, это ещезасветло, письмоводитель принес списанные в блокнот имена закладчиков и былотправлен в новую рекогносцировку — опрашивать Лизавету обо всех знакомыхубитой. Пока Александр Григорьевич отсутствовал, пристав перенес имена намаленькие бумажные квадратики, по человеку на карточку. Получилось немало,четыре с лишком десятка. Когда вернулся Заметов, стопка увеличилась еще на пятьимен (знакомцев у покойной Алены Ивановны было мало: четверо деловых да одинсвященник).

Александр Григорьевич уселся в кресло и приготовилсянаблюдать, как следственный пристав станет разгадывать тайну преступления, ноничего особенно интересного не происходило. Надворный советник, переодевшийся встоптанные туфли и халат, всё сидел перед столом, шевелил губами да шелестелкарточками: то так разложит, то этак.

Посидел Заметов, посидел, не осмеливаясь препятствоватьмыслительной работе пристава разговорами, да и уснул. А Порфирий Петрович курилпапироску за папироской, ерошил редкие, легкие как пух волосы на темени,тоскливо бормотал: «Вразуми Господи, подскажи. Пожалей болвана безмозглого».Бумажки же так и летали из стопочки в стопочку слева направо, справа налево,будто карты в пасьянсе.

Часу этак примерно в четвертом Александр Григорьевичпробудился оттого, что надворный советник тряс его за плечо.

— Вставайте, батюшка, вставайте-с. Вот вам перо, вотбумага. Пишите-с.

Письмоводитель, зевая, сел за стол.

— Что писать?

Он увидел, что карточки разложены по-новому, иначе чемпрежде, а на большом листе изображено подобие таблицы со многими графами,незаполненными.

— Метода готова-с, — объяснил Порфирий Петрович,потирая красные от бессонной ночи веки. — Вот сюда, в левую колоночку, всеимена перепишите, в столбик. Далее звание, род занятий, пол, возраст, размерссуды, заклад, срок возврата, адрес. Важнее всего две последние графы. Вот эта,физическое состояние субъекта — в смысле, мог топором-то или нет. И вот эта:есть или нет alibi на момент преступления. Наша с вами ближайшая работа — всеэти клеточки сведениями заполнить. Тогда список усохнет, съежится до несколькихимен, вот увидите-с.

Окончательно проснувшись, Заметов задал вопрос, который недавал ему покоя еще давеча, когда он наблюдал за размышлениями пристава и нерешался их прервать.

— Порфирий Петрович, ну а ежели убийца свой закладунес, чтоб имени нам не оставлять, тогда как?

— Не смею на сие и надеяться. Слишком было бы просто-с.Вот видите-с? — Надворный советник достал из кармана тетрадку, взятую имиз комода процентщицы. — Шелудякова сюда все сведения записывала. У неетут всё честь по чести, с адресами, с именами-отчествами. Я сравнил с вашимиобертками. Всего пяти недостает-с. Эти пятеро у меня в стопочке самыми верхнимилежат-с. Однако излишне на сей счет не обнадеживаюсь. Проверим их, конечно, внаипервейшую очередь, однако уверен, что злодей ухватил свертки наугад, прямосверху, горстью-с. Вы пишите, пишите. Сюда вот имя, отчество, фамилию, —показал пристав еще раз.

Александр Григорьевич обмакнул перо, занес его над бумагою иостановился.

— Не поместится. Мало места оставили. Даже если фамилиюс инициалами — все равно не поместится.

Пристав ужасно расстроился собственной оплошности.

— Не сообразил, виноват-с. Ай, досада какая! Битый частаблицу по линеечке рисовал, все пальцы перепачкал, а про это не додумал-с!

Попричитав некоторое время таким манером, махнул рукой:

— Знаете что, голубчик мой, вы одними инициаламиобозначайте, тремя буковками. Да еще нумер каждому проставьте. Ничего, авось неперепутаем-с. Я их всех уж наизусть успел выучить. Ну, пишите, а я пока кофеюсварю.

За кофеем Порфирий Петрович изучал таблицу, помечаянекоторые нумера карандашиком как наиболее обещающие. Так доскользил онгрифелем до 27-ой позиции, (это был студент, тому три дня заложивший копеечныесеребряные часы), не заинтересовался и двинулся было дальше, но вдруг дернулсявсем телом, подобрался и быстро-быстро захлопал глазами.