Едва посетитель ушел, Ника сел на телефон — добыватьэксперта по рукописям Достоевского. С литературоведением и писательскимиавтографами он никогда в жизни дела не имел, но это магистра нисколько несмутило. Москва — город специфический. Пришлому, а в особенности иностранномучеловеку здесь неуютно, чувствует он себя, как в дремучем лесу. Дорогу найти, ито непросто — немногочисленные указатели и вывески почти сплошь на туземномнаречии. А если уж чужаку понадобится нечто нетривиальное, чего в «Желтыхстраницах» не печатают, совсем беда. Потыркается-потыркается бедолага, поблеетсвоим корявым русским языком в равнодушную телефонную трубку, да и останется сносом. Так ему и надо. Не для него, басурмана, город построен.

Зато если ты здесь свой и все тропки, норы и берлоги знаешь,то лучше места на земле не сыскать. Добрые товарищи, лесные жители, и научат, иотведут, и из беды выручат. Косой заяц подскажет, где грибы-ягоды,лисичка-сестричка поможет договориться с лесником, серый волк доставит, куданадо, а косолапый медведь обеспечит «крышу».

Миновали времена, когда глупый англичанин Николас Фэндорайнбродил по здешним чащам ежиком в тумане. Десять лет московской жизни и ремеслопрофессионального советчика, сователя носа в чужие дела, научили уму-разуму. Вкакие только овраги жизнь не покидала, с кем только не познакомила. Ключеваяпословица москвича: не имей сто рублей (всё равно не деньги), а имей стодрузей.

Всего через три звонка, пройдя по недлинной цепочке:знакомый, знакомый знакомого и знакомый знакомого знакомого, Ника вышел нанужного человека.

Телефонный собеседник номер три, один из ведущих специалистовпо Достоевскому, сообщил следующее:

— Поддельных автографов полным-полно, это целыйподпольный рынок, так что особенно не обольщайтесь. Вы говорите, тампроцентщицу убили, а Лизавета осталась жива? Такой редакции «Преступления»филологическая наука не знает. Какая-нибудь глупая мистификация. — По тонудостоевсковеда было слышно, что он давно привык к пылу несведущих дилетантов исообщением нисколько не заинтересовался. — Но, если хотите получитьграмотное заключение быстро, советую обратиться не к нам в институт, где васпромурыжат полгода, а к Моргуновой.

И рассказал про некую пожилую даму, Элеонору ИвановнуМоргунову, которая всю жизнь занимается именно этим — экспертизой писательскихрукописей девятнадцатого столетия, и прежде всего именно Достоевским. Моргуновав своем деле ас. Много лет прослужила в ЦЛИ, Центральном литературном архиве,но несколько лет назад была с позором уволена — попалась на краже чеховскихписем. Уголовное дело возбуждать не стали, чтоб не пятнать репутацию почтенногонаучного учреждения. Да и пожалели старуху — решили, что свихнулась отпреклонных лет и маленькой зарплаты. «Впрочем, она всегда до денег жаднабыла, — присовокупил достоевсковед. — Не помню случая, чтобыМоргунова согласилась выполнить какую-нибудь работу внепланово, по-товарищески.Всегда требовала премию или сверхурочные. Так что если вы ей хорошо заплатите,сделает заключение в два счета. У нее дома, говорят, целая лаборатория — иприборы, и необходимые реактивы. Тоже, поди, с рабочего места натаскала, застолько-то лет. Ну да Бог ей судья».

Четвертый звонок был завершающий — самой Элеоноре Ивановне.После скептических слов филолога Ника поостыл и с асом литэкспертизы говорилнесколько извиняющимся тоном:

— …Видите ли, ко мне в руки попала однарукопись, — приступил он к делу после необходимой преамбулы — упоминания орекомендателе и гонораре, — то есть, я, конечно, понимаю, что шансов почтинет, но, судя по содержанию, это похоже на авторский набросок к роману«Преступление и наказание»…

Тут экспертша его перебила, хищно хохотнув, и произнесланечто загадочное:

— Снова-здорово!

— В каком смысле? — растерялся Фандорин.

— В каком надо, — отрезала Элеонора Ивановна, надосказать, особенной политичностью не отличавшаяся. — Ладно. Привозите,посмотрим. Триста долларов.

— Так много? Но Константин Леонидович» говорил, что этообойдется в сотню…

Жадная старуха не стала и слушать:

— Вот пускай он вам экспертизу и делает. Столько денегу Ники не было. Он уже начинал жалеть, что ввязался в эту историю, кажется,нелепую и бесперспективную.

— Я вам сегодня оставлю аванс, хорошо? Стодолларов, — сказал он, подумав, что владелец рукописи вполне мог быпоучаствовать в расходах — в конце концов, это же его собственность.

— Только учтите, — злобно предупредилаМоргунова. — Пока не рассчитаетесь полностью, рукопись назад не отдам.Платить будете рублями, по курсу Центробанка, плюс три процента за конвертацию.

В тот же вечер, забрав дочку Гелю из театрального кружка,наскоро накормив ее и даже успев отправить по электронной почте письмо сынуЛастику, который уехал с классом в Петербург, Ника отправился по указанномуадресу.

Дорога была недальняя, но долгая. Если пешком да по прямой —минут двадцать. Если же на машине, да в седьмом часу вечера, да по запруженнойКремлевской набережной, то все сорок.

Когда Николас был помоложе и поангличанистей, онзамечательно передвигался по Москве на роликах, и пробки были ему нипочем. В тупору путешествие с Солянки на Тверскую вообще заняло бы минут десять. Ноприспособившись к условиям окружающей среды, Фандорин от прежних привычекотказался. Британию почитают за хрестоматийный образец консервативности, нороссийское общество подвержено условностям в гораздо большей степени. Мужчинасорока пяти лет, отец семейства, здесь должен вести себя степенно, или, какговорят на современном телеязе, «серьезно себя позиционировать» — если,конечно, хочешь, чтобы и окружающие воспринимали тебя серьезно. Ничего неподелаешь, Россия — страна тяжеловесная. Просто поразительно, как быстро,бесповоротно, а главное охотно отяжелел и посерьезнел бывший баронет. Обруселна все сто. Британское происхождение Николая Александровича на десятом годумосковской жизни выдавала лишь некоторая чопорность манер, которую одни клиентыпринимали за рафинированную интеллигентность, а другие за крутые понты. Ну иеще, конечно, машина, праворульный «ти-экс II». Взбалмошная тетя Синтия,опасаясь, что племянник окончательно оторвется от корней, прислала подарок:черное лондонское такси, английский патриотический аналог русской березки. Спасибо,что не двухэтажный автобус.

Восседая за рулем этого экзотичного для Москвы транспортногосредства, Николас частенько ловил на себе уважительные взгляды соседей потрафику — метрокэб своим горбатым силуэтом походил на «роллс-ройс».