Не выдержав столь томительного ожидания, Цезарь вошел вдибиторий. Как верховный жрец он имел право присутствовать на окончательномподсчете голосов. Подсчитывались голоса центурий всадников. Почти все отдалипредпочтение Мурене и Силану. Но Цезарь знал, что решающее слово останется заголосами других центурий, еще не подсчитанных жрецами.

Со стороны поля слышались громкие голоса, споры, частаябрань, неоднократно повторяющиеся обращения к богам, имена кандидатов. Частоодна и та же глотка исторгала хвалу богам и проклятия кандидатам, словно бросаявызов небесам своим богохульством.

Катон, заметивший, как Цезарь вошел в дибиторий, недовольносморщился.

— Этот человек способен на все, — заметил онвполголоса Катулу, — он может даже подменить таблички.

— Почему ты так ненавидишь его? — спросил удивленныйКатул. — Он ведь призвал своих сторонников не голосовать за Катилину.

— Я не могу поверить этому марианцу. Я уже говорил обэтом Цицерону. Он всем хочет понравиться, добивается признания толпы, любвичерни, уважения сената. Самая страшная опасность для Рима — Цезарь, а неКатилина. Но вы все упрямо не хотите прислушаться к моим словам и понять это.

— Скажи тогда, Марк Красс, — вмешался в разговорАгенобарб, задолжавший цензору огромные суммы, — мы все должники этогобогача. В сенате, наверное, нет человека, не занимавшего у него денег.

Невдалеке от них послышался смех. Молодые римляне,собравшись в круг, развлекали друг друга смешными стихами и пародиями. Средисобравшихся выделялись Тит Лукреций Кар, Гай Валерий Катулл. Здесь же находилсяи молодой двадцатилетний центурион Гай Саллюстий Крисп. Истинный популяр, онсчитал Цезаря достойным преемником Мария. Саллюстий еще не стал темчванливо-важным и пристрастным историком, которым его сделает судьба кпятидесяти годам. Молодой жизнерадостный римлянин должен был пройти большойпуть до брюзжавшего ханжеством воинственного моралиста и историка, давшегопозднее столь полное и страшное изображение заговора Катилины. Находясь сейчасв толпе молодых сверстников своей центурии, он не думал, как многое решается сегодняи в его судьбе. Записки Саллюстия о заговоре Катилины, чудом сохранившиеся вгороде во время пожара, принесут будущему историку всемирную славу и признаниепотомков, несмотря на явную однобокость и пристрастие в освещении историческихсобытий. Сегодня во время выборов он, давно враждовавший с Катилиной, Лентуломи Цетегом, без колебаний записал имена Мурены и Силана на своей табличке.

Стоявший в середине круга Катулл читал свои стихи, привлекаявнимание других римлян чистым, звучным голосом:

Пьяной горечью Фалерна

Чашу мне наполни, мальчик,

Так Постумия велела,

Председательница оргий.

Ты же прочь, речная влага,

И струей, вину враждебной,

Строгих постников довольствуй:

Чистый нам любезен Бахус.[104]

Окружавшие Катулла молодые римляне громко смеялись. Услышавего выступления, к нему подошел Клодий, одобрительно хлопнув поэта по плечу.

— Клянусь Аполлоном, ты превзошел своим мастерствомдаже Тита Мекция,[105] непревзойденного знатока сатиры. Славагреческих авторов кажется ничтожной по сравнению с твоим мастерством.

Катулл улыбнулся, поклонившись.

— Приходи ко мне завтра, — предложилКлодий, — мы собираемся в моем доме на Палатине.

— Приду, — пообещал Катулл, неожиданно вспыхнув,словно само упоминание дома Клодия оказало на него столь магическое действие.

Мамурра, подкравшись к этой группе, заулыбался:

— А меня не хочет пригласить доблестный Клодий?

Клодий живо обернулся и, увидев говорящего, разразилсягромким хохотом:

— Да разве тебя можно не приглашать, Мамурра. Ты иЭгнатий придете сами, даже если я не позову. Сестра уверяла меня, что вы двое —самые большие развратники Рима, проникающие во все конклавы нашего города.

На крысиной мордочке Мамурры промелькнуло лукавое выражение:

— Не во все, Клодий, далеко не во все конклавы. Внекоторые имеешь доступ только ты.

Все собравшиеся вокруг громко засмеялись. Клодий никогда неотличался особым целомудрием.

Катилина стоял довольно далеко от дибитория в окружениибольшой группы своих сторонников. Здесь же находился Лентул со своимиликторами.

— Думаю, все будет в порядке, — спокойно сказалпретор, — сегодня ты обязательно победишь.

Катилина промолчал, стискивая зубы. Его начал волноватьзатянувшийся подсчет голосов.

— А где Цетег? — спросил Лентул у стоявшего рядомГабиния. — Я не видел его с самого утра.

— Он проголосовал первым и быстро ушел в город.Кажется, они поспорили с Вибием, и он пытается его найти теперь.

— Из-за чего? — быстро спросил Лентул. —Может, из-за того спора у Эвхариста, когда Вибий столь неудачно толкнул Цетега?Два дня тому назад они подрались на улице, и только вмешательство Цезаря спаслоВибия от изгнания и тюрьмы.

— Я думаю, он влюблен в Семпронию, — разжал,наконец, зубы Катилина. — Но Цетег не простит ему нанесенного оскорбления.

— В эту развратницу? — удивился Лентул.

— Они могут убить друг друга, — встревоженносказал стоявший рядом сенатор Марк Лека.

Лентул беззаботно махнул рукой:

— Это их дело. Все равно нам скоро придется пуститькровь этому городу. Слишком много желчи в его венах. Пора, наконец, выпуститьэту гнилую кровь.

Сенатор замолчал, не пытаясь спорить с претором и незаметноотходя в сторону.

Торговцы, уставшие за день, уже покидали поле, когда,наконец, из дибитория вышли Цезарь и другие жрецы. Преконины шли впереди них.

— Слушайте! — раздалось в разных концахполя. — Слушайте!

Цицерон посмотрел на Цезаря, но ничего не сумел прочесть вего взгляде. Верховный жрец улыбался, как обычно, ничем не выдавая своеговолнения. Даже Антоний замер, понимая всю сложность ситуации. По знаку Антистиястража, стоявшая вокруг консулов, сплотилась теснее, словно жрецы вышли необъявлять исход выборов, а выносить приговор самому консулу. Этот энергичныйжест Антистия не ускользнул от взгляда Цезаря. Заметил его и Красс. Оценили егои Силан, и Мурена. Тревожно переглянулись Катон и Агенобарб. Напряглись лица уМетелла Непота и Катула. Замерли Катилина и Лентул. Все стояли в ожидании.