— Ты решил испугать нас его армией? — недовольноспросил Цицерон.

— Я просто хотел предупредить, — надменно ответилМетелл. От Цезаря не ускользнуло, с каким подозрением и враждой смотрят друг надруга Цицерон и Метелл.

— Думаю, дело не дойдет до этого, — примирительносказал он, — в любом случае наш выбор должен остановиться на достойнейших.В этом Метелл прав.

— Согласен, — отозвался Цицерон, — нам нужновсе решать завтра на Марсовом поле.[95]

— Мурена и Силан должны быть нашими консулами, —тихо сказал Катул, — а мы, в свою очередь, утвердим все постановленияПомпея на Востоке и рассмотрим вопрос о наделении его ветеранов землей.

Метелл удовлетворенно наклонил голову. Катул, заметив этотжест, улыбнулся и, уже обращаясь к Цезарю и Крассу, спросил:

— Вы согласны принять наши условия?

Цезарь перевел взгляд на Красса. Тот нехотя кивнул иотвернулся. Мурена и Силан не сводили глаз с верховного жреца. Цицерон с силойзакусил нижнюю губу, а Метелл Непот нахмурился. Все замерли, ожидая словЦезаря.

И он вдруг понял, что теперь может решиться его судьба исудьба римского государства, хотя второе волновало его гораздо меньше. Если онскажет «да», то гарантировано избрание, богатая провинция и другие льготы, если«нет» — хаос гражданской войны и сомнительные выгоды от союза с Катилиной. Егобезумцы никогда не превратятся в управляемую массу людей. Он вспомнил страшныеглаза Катилины и дерзкие взгляды Лентула. Да, они слишком ненадежная ставка.

И он решился.

— Да, — негромко произнес Цезарь, но стенытепидария отразили эхом его голос. Мгновенная тишина сменилась громкимирадостными возгласами присутствующих. Цицерон, Силан, Мурена, Метелл не моглисдержать слов одобрения. Катул пошатнулся, откидываясь к стене. Даже обычнохмурые и подозрительные глаза Красса, казалось, обрели непривычную мягкость.Только сейчас все заметили, как сильно вспотели.

Катул предложил идти в кальдарий,[96] дабыомыть свои тела в горячей и теплой воде. Все двинулись в другой зал. Последнимииз тепидария выходили Цицерон и Цезарь. Консул негромко произнес:

— Я был прав, Юлий, когда верил в твою мудрость.

«Скорее в алчность Красса и мое властолюбие», — подумалЦезарь, но вслух громко сказал:

— Я думаю, какими мы можем стать, если вдруг горячаявода кальдария смоет всю грязь с наших душ. Наверное, мы превратимся вжертвенных овец на Эквимелии, доверчивых и глупых. И тогда нас будут резать,как их, одного за другим. А мы с тобой сейчас среди тех, кто режет сам. Какплохо быть жертвенной овцой, Цицерон, ты не считаешь?

Консул озабоченно посмотрел на верховного жреца. В кальдариион был мрачен, словно только что заключенное соглашение его не радовало.

В свой дом Цезарь вернулся лишь через несколько часов, когдабыли обговорены последние условия их негласного соглашения. И хотя всеразошлись, твердо пообещав друг другу поддержку и помощь, каждый из семерыхсчитал в душе, что его обманули другие, сумевшие получить еще больше. И каждыйзавидовал другому, словно именно этот человек обманул и обокрал его. И этоделало их новорожденный союз непрочным и недолговечным.

Вернувшись домой, Цезарь начал отдавать распоряжения, ивскоре большая группа рабов и вольноотпущенников уже спешила выполнятьпоручения верховного жреца. Предстояло оповестить всех друзей и знакомых осущественном изменении его предвыборной кампании. Бывшие враги неожиданностановились друзьями, а недавние союзники — конкурентами на выборах. Самоепримечательное, что это никого не удивляло — таковыми были нравыцивилизованного города, считавшего предательство лишь удачной сделкой, отказ отсвоих принципов — необходимым компромиссом, а победу на выборах, достигнутуюценой соглашательства, — закономерным итогом мудрой и осторожной политики.Когда смещаются акценты нравственности, все выглядит иначе, чем должно быть унормальных людей и в нормальном обществе.

А в триклинии дома верховного жреца его уже давно ждалаженщина, приносившая, по собственному признанию Цезаря, счастье и удачу вкаждом его начинании. Этим человеком была мать Гая Юлия Цезаря — Аврелия.Происходившая из старинного и знатного рода Аврелиев, женщина уже в тридцатьсемь лет осталась вдовой после того, как ее муж, проконсул Азии, неожиданноумер, оставив на ее попечении троих детей, среди которых самым любимым был сын— шестнадцатилетний Юлий.

С этого дня мать становится наставником сына, заменяя емурано ушедшего отца. Именно благодаря ее поддержке и многочисленным связям Суллапощадил молодого Юлия в период самых мрачных репрессий. Мать всегда была рядомс сыном, в дни его поражений и наивысших триумфов и успехов. Куратор Аппиевойдороги, квестор, эдил, верховный жрец — на все эти должности Цезарь избиралсяогромным большинством голосов с колоссальным запасом прочности. Но каждый раз,отправляясь на выборы, он приходил к своей матери, прося у нее удачи.

Мать и сын были связаны тем особенным духовным родством,которое делает даже чужих людей близкими единомышленниками и друзьями. ДляАврелии Цезарь был не просто сыном. Он скрашивал ее существование, был смысломее жизни, тем особенным плодом, который вырастает из семени один раз в сотнилет. Она не была сентиментальной женщиной, восторгавшейся с детских лет каждымсловом и жестом своего новорожденного. Она, как никто другой, видела его ошибкии недостатки. Но быть может, благодаря этому и вопреки этому она любила его ещебольше, ибо всепоглощающая страсть органически жила в ней с первого мгновения жизниЦезаря. Ничто в мире не могло сравниться по силе с материнской любовью Аврелии.

Сын хорошо знал, сколь многим он обязан своей матери, ивсегда прислушивался к ее советам, сообразуя с ними все свои поступки идействия.

Отправляясь в термы Минуция, Цезарь рассказал ей опредстоящей встрече и теперь понимал, с каким нетерпением она ожидала его.Когда он вошел в триклиний, мать поднялась ему навстречу. И первый вопрос былвопросом политика:

— Договорились?

Она могла уже не слушать. Глаза сына красноречиво сказали ейобо всем.

— Да, — спокойно подтвердил Цезарь, — по всемпунктам. Они поддержат меня на завтрашних выборах, дадут мне Испанию в качествепровинции и даже разрешат мне уехать туда, если, конечно, поручатся за моидолги, — добавил он, улыбаясь.

— От этих разбогатевших торговцев я не ожидала ничегодругого, — покачала головой мать, — но ты правильно решил, что будетудобнее голосовать за Силана и Мурену. Катилине нельзя доверять ни в коемслучае. Его лагерь в Этрурии стал убежищем всех изгоев города.