— Мои заслуги очень скромны, — приподнял головуЦицерон, — я только мечтаю объединить всех римлян против надвигающейсяопасности.

— И поэтому сегодня мы здесь, — подтвердилКатул. — Я знаю, Цезарь, что за тобой идут популяры. Еще не поздноотказаться от поддержки Катилины, и тогда мы примем все ваши условия.

Кряхтя под могучими руками бальнеатора, Красс недовольнопрохрипел:

— А какие именно условия вы примете?

— Все, — негромко сказал Катул, — все, что выхотите. Но должны пройти в консулы Мурена и Силан.

Мурена довольно усмехнулся и повернулся на другой бок, чтобыникто не мог видеть его счастливого лица. Децим Силан, напротив, постаралсяприподняться повыше, словно для того, чтобы все присутствующие могли егорассмотреть.

Цезарь молчал, и, глядя на него, молчал и Красс. Первым невыдержал Силан:

— Мы ждем твоего решения, Цезарь.

Верховный жрец знаком поблагодарил бальнеатора и,поднявшись, сел на столе, подминая под собой парфянский шелк. Шестьзаинтересованных лиц обратились к нему. Стоявшие в унктории фигуры боговсмотрели пустыми глазами, провожая уходящих рабов.

— Мой друг Красс и я хотим знать, какие условияпредлагают оптиматы нашим сторонникам, а наш общий друг Метелл Непот, наверное,хочет знать, что вы можете дать ветеранам Помпея.

С трудом приподнявшись, сел на скамье Катул. Его старческоетело казалось почти женским из-за отсутствия мускулатуры и растительности нагруди. Он зло посмотрел на большой живот Красса и начал говорить своимзадыхающимся голосом.

— Ты, Цезарь, пройдешь в городские преторы вместе сМарком Кальпурнием Бибулом. Затем после претуры ты сможешь поехать в Испаниюили в любую другую провинцию по выбору. И хотя закон запрещает покидать Римверховному жрецу, для тебя будет сделано исключение специальным распоряжениемсената. Кроме Силана, мы, конечно, поддержим на выборах и Мурену. Процесспротив него будет прекращен или закончится его оправданием. Сам консул Цицеронобещает вести дело Мурены. Если Красс поручится за тебя, мы разрешим тебеуехать без оплаты своих долгов, хотя и в этом случае наши законы запрещают этоделать.

— А что предложите Крассу и нашим друзьям? —спросил Цезарь, словно это было единственным, что его волновало.

— Крассу разрешат по-прежнему скупать любые дома в Римеи его окрестностях. Мы продлим его цензорские полномочия еще на один срок. Онполучит преимущественные права на торговлю хлебом и поставки хлеба в город.

— На сколько лет? — деловито спросил Красс, валчных глазах которого блеснули золотистые огоньки. Когда дело касалосьдоходов, Крассу изменяли даже его разум и воля.

— На три года, — осторожно сказал Катул, — нос правом продления его в сенате, — тут же добавил он, увидя вытянувшеесялицо Красса.

Бальнеаторы, уже закончившие работу, давно вышли изунктория, но осторожный Цицерон все же насторожился, услышав чьи-то шаги. Этобыл управляющий термами, предложивший гостям идти в тепидарий,[92]где они могли прогреться. Желающих в фригидарии[93] ждалбассейн с холодной водой, но таковых в этот холодный осенний день не оказалось.При такой погоде никто не хотел прогреваться и в лаконике.[94]Все единодушно выбрали тепидарий и вскоре сидели там, наблюдая, как от горячонатопленного пола клубятся столбы пара.

Цезарь продолжил прерванный в унктории разговор.

— Существует еще лагерь Манлия. Наш консул Цицеронклятвенно утверждал в сенате, что в Этрурии разбит лагерь сторонников Катилины.Что будет с ними? Если вдруг Катилина не пройдет в консулы, он возглавит этивойска, и тогда гражданская война неизбежна.

Цицерон нервно хрустнул костяшками пальцев.

— Тогда тога и меч выступят против этого безумца, ибоги покарают его, — напыщенно сказал консул и тут же лицемерновздохнул, — но я надеюсь, что до этого не дойдет. — Цезарьвнимательно посмотрел на него, словно видел впервые, затем перевел взгляд наостальных. Лишенные привычной одежды, почти голые, эти люди являли собой жалкоезрелище. У многих свисали большие животы, виднелись дряблые мускулы, на ногахотчетливо проступали синие прожилки сосудов.

Самым молодым среди собравшихся был Цезарь. Его стройное,молодое, тренированное тело резко выделялось среди других, словно молодой богсошел с пантеона, дабы устыдить этих людей великолепием своего вида. Катулудавно уже шел шестой десяток лет. Под пятьдесят было Мурене и Силану. У первоготело было в бородавках и родинках и поэтому казалось особенно неприятным. Увторого на груди виднелись два плохо сросшихся шрама, полученные, очевидно, всражениях и вывернувшие мясо наизнанку. Даже Марк Красс и Метелл Непот,несмотря на здоровый образ жизни, имели большие животы и свисающие мешкигрудей. А Цицерон, вообще никогда не отличавшийся физическим совершенством,являл собой просто унизительное зрелище своей нескладной фигурой с тощей шеей иразбросанными конечностями.

«Семь голых римлян спасают наш город, — пришла в головуЦезаря нелепая мысль. — Неужели они не видят себя со стороны? Многие изних достаточно умны. Все они действительно убеждены, что творят политику Рима.Какие у них важные и надменные лица. С них сорвали одежду, и уже обнажилась ихфизическая немощность. А если великие боги действительно существуют, и онипозволят однажды увидеть души этих людей. Какое зрелище может открыться тогданам всем. Нужно верить в богов, — невесело подумал верховный жрец, —поистине они мудры и терпеливы, если видят это жалкое зрелище человеческих души терпят подобное кощунство рода человеческого. Какое страшное зрелище можноувидеть, сумей мы, подобно им, заглядывать в души людей. Какие скрытые пороки ипреступления таят наши жалкие личины, какая бездна алчности, глупости,разврата, преступлений спрятана в нас. Наверное, и я подобие этих людей, —мелькнула вдруг тревожная мысль, — или я все-таки отличаюсь от них?Неужели боги дали мне разум, чтобы я видел только это отличие? Для чего мнетогда разум, если я не пользуюсь им, если оттачиваю его только в душныхконклавах римских матрон. И мне суждено всю жизнь находиться в тесной толпе воттаких голых людей. Это так страшно. Скорее я готов поверить в богов, если онидадут мне подлинное величие. Но если богов не существует, значит, нужно нечтодругое».

— Нам нужно решать, что делать с лагерем Манлия, —заявил Метелл Непот, прерывая ход мыслей Цезаря, — клянусь воинственнымМарсом, я сам поведу легионы против этого сброда нечестивцев, потерявших честьи достоинство римлян. Но на выборах мы должны избрать достойнейших. Иначе армииПомпея придется разбить свой лагерь у стен Рима.