— Послушай, Антистий, — обратился Цезарь кпрефекту, — отпусти своего сына со мной.

Префект покачал головой.

— Нет, — сурово ответил он, — Вибий пойдет слегионерами и будет сидеть в Мамертинской тюрьме до тех пор, пока не заплатитполностью всего штрафа или пока суд не освободит его.

— Ты забыл, префект, что я имею право как верховныйжрец даровать свободу любому гражданину, освободив его от суда и от долговойтюрьмы. Отпусти Вибия со мной, я заплачу за него штраф.

Префект заколебался. По его решительному лицу проскользнуларастерянность. Он боялся нарушить закон, ослушавшись Цезаря, но и беспокоилсяза свою честь, освобождая сына от заслуженного наказания.

— Все будет по закону, — подсказал ему Цезарь,видя его состояние.

— Хорошо, — согласился, наконец, Антистий, —но мои легионеры сами отведут его к тебе в дом.

— Благодарю тебя, — наклонил голову Цезарь, —ты поступил мудро, и я заверяю тебя, что деньги будут уплачены еще сегодня.Отведите его ко мне в дом и скажите моему домоправителю, чтобы выплатилсемьдесят пять сестерциев, — обратился Цезарь к легионерам, снимая с левойруки перстень, — отдайте ему это кольцо, и он поверит вам.

Уже выходя из толпы, Цезарь увидел знакомую фигуру, стоявшуюу фонтана, почти рядом с портиком. Стоявший оглянулся, и Цезарь вздрогнул отнеожиданности. Это был Марк Порций Катон. Сенатор показал жестом на уходившегопод стражей Вибия.

— Вот чего вы с Катилиной добиваетесь — натравить детейпротив отцов, разрушить наши идеалы, разбить наши семьи.

— Ты не прав, Катон, — мягко возразилЦезарь, — я никогда не призывал разбивать наши семьи, и ты это хорошознаешь.

Молодой сенатор не ответил, лишь сдержанно кивнул и,повернувшись, отошел от Цезаря. Негодуя на себя за ненужный разговор, Цезарьбыстро перешел на другую сторону и вскоре был далеко от этого места.

Добродетельные и умные люди, подобные Катону, частостановятся обличителями пороков общества, не замечая, что сами подвержены другомупороку — нетерпимости, возносящей их на крайнюю ступень гордыни и эгоизма.Полагая, что все остальные развращены пороками, они присваивают себеисключительное право на истину, забывая о том, что истина не может принадлежатьодному человеку или небольшой группе людей.

Выйдя к подножию Виминала, Цезарь остановился у небольшогопортика, ведущего в дом. Открытый с трех сторон и образуемый колоннами, портикзавершался треугольным фронтоном, на тимпане которого был изображен бог посевовСатурн во время красочного обряда сатурналий.[82] У дома стоялонесколько легионеров во главе с центурионом. Увидев верховного жреца, онипочтительно расступились.

Пройдя портик, Цезарь вошел в дом. Встретивший егоуправляющий провел верховного жреца через все комнаты в сад. Перистиль былполон чудесного аромата цветущих деревьев, дающих свои плоды и глубокой осенью.В глубине сада находилась беседка, почти закрытая деревьями. Вода била изфонтана в нише, стекала в бассейн, откуда шла небольшим протоком между ложами,а посреди беседки опять била фонтаном.

В беседке сидели два человека, в одном из которых Цезарьузнал хозяина дома Гая Матия.[83] Известному землевладельцу шелсороковой год. Рано отошедший от военной службы и государственной карьеры,Матий посвятил свою жизнь созданию новых сортов яблок и постепенно, из года вгод улучшая их свойства, сумел добиться таких успехов, что лучшие яблоки в Риместали называться матианскими плодами.

Вся его внешность излучала умиротворение, доброту, словноэто увлечение наложило неизгладимый отпечаток на черты его лица. Среднегороста, очень подвижный, тучный, он был почти лысый. Близорукие голубые глаза,мягко смотревшие на мир, он постоянно прищуривал так, что мешки под глазамибыли особенно заметны. Толстые губы всегда были сложены в какую-то грустнуюполуулыбку. Образованный человек, он был большим почитателем философии Эпикура,[84] сблизившись на этой почве со многими поэтами и учеными«Вечного города».

Цезаря всегда привлекали независимость ума и глубинасуждений Гая Матия.

Вторым человеком, сидевшим рядом с хозяином дома, был консулЦицерон, давно друживший с Матием.

— Да пошлют тебе великие боги удачу, славныйЦицерон, — начал с традиционного приветствия Цезарь. — Приветствуютебя, Матий, — обратился он к хозяину дома.

— Привет и тебе, достойный Цезарь. Да окажет Юпитертебе свое покровительство, — улыбнулся Цицерон.

Матий радостно поклонился, приветствуя гостя. Пораспоряжению хозяина в беседку была подана еще одна чаша, и гость уселся рядом,вдыхая неповторимый аромат плодов Матия.

— А почему я не вижу твоих ликторов,[85]Цицерон? — спросил Цезарь. — В такое время тебе нельзя ходить одномупо городу.

— Они завтракают в доме, — мягко улыбнулсяЦицерон, — ты, кажется, решил проявить заботу о моей безопасности?

— Думаю, ты сам способен хорошо ее обеспечить. Это тебятак тщательно охраняют легионеры на улице? — иронично спросил Цезарь,указывая на вход.

Гай Матий весело рассмеялся:

— Не успев даже поприветствовать друг друга, вы готовыспорить. Хотя, признаюсь, мне всегда интересно следить за вашими разговорами.Если не считать Квинта Гортензия, вы, наверное, лучшие риторы не только в Риме,но и далеко за его пределами.

— Нет, — покачал головой Цезарь, — мне трудносостязаться с таким признанным мастером слова, как Цицерон.

— Верховный понтифик явно преувеличивает мои скромныезаслуги, — возразил консул, — я ведь помню, как блестяще ты выступалполгода назад, когда тебя избрали верховным жрецом. В тридцать семь лет ещеникто не удостаивался такой чести в Риме.

— Римский народ оказал мне доверие, и я был не вправеотказать ему, — сумел погасить улыбку Цезарь.

Консул и верховный жрец смотрели друг на друга, с трудомсдерживая смех. Цицерон хорошо знал, как был избран Цезарь, потратившийневероятные суммы на подкуп избирателей и наделавший огромные долги занесколько месяцев. Уходя утром на выборы, он даже признался матери: «Сегодня тыувидишь меня либо верховным жрецом, либо изгнанником».