– Дело не ваше, смею заметить, – буркнулнаконец Артур. – Однако отвечу: вы совершенно правы. Квартиру мнедействительно презентовала Глюкиада – между прочим, со словами: «Чтобы ты могот меня иногда отдохнуть!» Так что, – Артур хмыкнул, подобно Грушину,черпая уверенность в цинизме, – я поступил всего лишь согласно еепожеланиям. Решил отдохнуть! А как – это уж мое личное дело.

И все-таки что-то меня грызло в тот вечер. Даи девочка моя была не в настроении. Слово за слово – она и хлопнула дверью. Нуи дурак же я, думаю! Уже хотел собраться и поехать к Глюкиаде, но вспомнил,сколько верст до небес наплел, когда смывался из магазина. И грипп, итемпература… целый медицинский справочник.

– «Говорят, у них ангина, скарлатина,холерина, дифтерит, аппендицит, малярия и бронхит», – вдруг затараторилаЖеня, и Грушин покосился на нее с откровенным неудовольствием:

– Это что? Опять «Волшебник Изумрудногогорода?»

– Ну, Грушин, ты даешь! – изумиласьона. – Или в детсад не ходил? Это же классика, «Доктор Айболит».

– Ладно, такой уж я есть, с рождения Агату Кристичитаю и больше ничего, – огрызнулся Грушин. – Да вы продолжайте,продолжайте, Артур!

В глазах, видных Жене в зеркальце, светиласьрастерянность. Конечно, Артур удивился, с чего это люди, к которым он обратилсяза помощью, вдруг так явно впали в детство. Но что делать, если пленка вгрушинском диктофоне кончилась посреди разговора и надо было срочно братьтайм-аут, чтобы ее поменять!

– Ну вот… – растерянно восстанавливал Артурнить рассказа. – Мне неловко было возвращаться, и я решил все-такидождаться утра, а там уж появиться как ни в чем не бывало и соврать, чтоуничтожил весь запас лекарств, лишь бы выздороветь. Посмотрел по видику фильм илег спать. И даже заснул, как вдруг раздался телефонный звонок. Два гудка – ивсе. Я проснулся, конечно. Полежал, ругая какого-то придурка, который поднялтрезвон среди ночи, и вдруг меня что-то толкнуло набрать номер Глюкиады. Былополдвенадцатого – она в это время обычно еще не спала. И правда – схватилатрубку сразу, будто ждала моего звонка.

«Артур! – крикнула истерически. –Артур!» И вдруг резко сбавила тон, заговорила почти спокойно. Все выспрашивалао моем здоровье. Я ей: мол, «Колдрекса» напился до тошноты, а она через минутуопять спрашивает, выпил ли я «Колдрекс»… И вдруг я расслышал чей-то голос рядом– не слова, а как бы звук. И Глюкиада, отвернувшись от трубки, пробормотала:«Подожди, еще одну минутку подожди!»

– Голос мужской был или женский? –перебил Грушин.

– Не знаю, – быстро ответил Артур. –Я и сам над этим все время думаю. Сначала-то показалось, что однозначномужской. Вот ни фига себе, думаю, вот ни фига себе! Чуть я за порог, у Глюкиадынарисовался гость! Но сейчас не могу определенно сказать, гость или гостья.Голос мог быть и женский, только низкий и резкий, вроде как у вашей секретарши,например. Но вероятнее мужской. Короче, Глюкиада мне сказала: «Ну, Артик, ужепоздно, спать пора. Очень тебя прошу, ты приди завтра рано, как можно раньше,хорошо? И сразу загляни ко мне. Спокойной ночи. Да, вот еще что: Женечкепередай привет от Офелии!»

– А кто такой этот Женечка? –насторожился Грушин и удивленно покосился на свою соседку, вдруг вздернувшуюподбородок.

– Не такой, а такая, – сказала онатихо. – Думаю, это я – Женечка.

– Я тоже так думаю, – сказал Артур,серьезно глядя на нее. – Потому что никого больше с таким именем у нас сГлюкиадой среди знакомых не было.

– От Офелии, значит, – задумчиво повторилГрушин. – Тебе, Женька, это что-нибудь говорит?

Она нервно сглотнула. Да? Или нет? Вроде быэто имя не звучало в их с Глюкиадой разговорах, но разве забудешь то первоевпечатление от фотографии, виденной у Климовых? Она тогда сразу подумала: этадевица в мокром платье могла быть Офелией, да больно уж роковой у нее вид!Пожалуй, «привет от Офелии» ей кое-что все-таки говорит… кое-что не оченьприятное!

– Давайте лучше в квартиру войдем, –сказала она, и Грушин кивнул:

– Пора бы.

– Имейте в виду, – предупредил Артур,выбираясь из машины. – Я там ничего не трогал. Все как есть.

Собственно, ничего особенного их там неожидало, в этой очаровательной квартирке. Вещи все на местах и даже вобразцовом порядке – никаких следов драки или поспешного бегства. Единственнымпризнаком беспорядка оказалась фотография, валявшаяся у порога. Это был снимоквсе из того же спектакля: Аделаида, с распущенными волосами, в белом платье,весело хохочет, обнимаясь со скелетом.

Со Смертью!

* * *

«Пока смерть маячит где-то вдали, в некоемнепредставимом будущем, мы даже можем подшучивать над ней. Ах, как это приятно– демонстрировать свою храбрость, цитировать Эпикура: «Не бойся смерти! Пока тысуществуешь, ее нет, а когда она придет, тебя уже не будет…» Легко сказать! Тыведь все-таки успеешь с ней встретиться и хотя бы на единый миг заглянуть ей влицо. Возможно, этот миг окажется длиннее, тягостнее, мучительнее всей прожитойтобой жизни, которая, строго говоря, тоже миг по сравнению с Вечностью.

Да, это правда! Жизнь, долгая ли, короткая ли,была – и ушла. Ее уж нет, теперь ты навеки остался во власти Смерти. И этодействительно навеки, потому что воскресения не будет никогда».

Из дневника убийцы

* * *

В «Агату Кристи» возвращались пешком. Угрюмопромаршировали по всегда многолюдной Покровке, свернули возле грандиозногозамка – здания Госбанка.

– Говорят, внутри – росписи Билибина, –нарушил молчание Грушин. – Всю жизнь мечтаю туда попасть, полюбоваться, даникак. Хоть бы экскурсии какие организовывали для народа, что ли!

Женя ничего не ответила.

По тенистой Грузинской улице быстро вышли наОшарскую, а потом переулочками к бывшему Дорпроекту.

Лифт против обыкновения работал, но к немустояло человек двадцать.

– С ума сойти! – возмутилсяГрушин. – Пошли пешком.

Женя пожала плечами:

– Сейчас сколько? Первый час? Нет, я кЛюбавцеву пойду. Сегодня его жена из командировки возвращается, просил ейпозвонить.

– Сватать будешь? – хмыкнул Грушин.

– Работа такая, – сухо ответила Женя иповернулась, чтобы уйти, как вдруг Грушин схватил ее за руку.