– Ну вот… Мы с Глюкиадой, то есть с АделаидойПавловной, по документам значимся совладельцами «Орхидеи». Ее взнос в уставныйфонд по бумагам – две трети, мой – одна треть. Но это только по документам.Фактически же все деньги принадлежали ей. Глюки, в смысле Аделаида Павловна,просто оформила дело так, чтобы ее завещание выглядело более естественным.

– Завещание… – задумчиво повторилГрушин. – Ну, как же без завещания! А вы с ним, кстати, знакомы?

– Естественно, – уныло кивнулАртур. – Я ведь единственный наследник. В случае ее смерти или… – он запнулся, –все переходит ко мне: магазин, квартира, имущество, капитал.

– А что такое «или»? – вмешалась Женя.

– Их два, этих «или», – нехотя, послепаузы, уточнил Артур. – Первое: если Глюки… то есть Ада…

– Не дергайтесь вы, – по-дружескипосоветовал Грушин. – Называйте ее как хотите, ну какая разница? Она ведьвсе равно не узнает.

– Вы думаете, – выдохнул Артур,бледнея, – ее все-таки нет в живых?

– Одно из двух, – рассудил Грушин. –Или жива, или нет. Коли нет, ей уже все равно, как вы ее называете. Ну а еслимадам Пахотина вдруг объявится живая и невредимая, мы ей про Глюкиаду нисловцом не обмолвимся, правда, Евгения?

Женя кивнула, пряча глаза. Грушин иногда бывалстрашно циничен. Причем совершенно не сомневался в том, что небольшая дозаразумного цинизма способна взбодрить человека лучше любых других средств. Иверно: Артур взглянул на него оскорбленно, однако продолжил рассказыватьтвердо, не бекая и не мекая:

– Первое «или» – ее возможная болезнь.Глюкиада почему-то ужасно боялась оказаться парализованной, прикованной кпостели или сойти с ума. В этом случае я становился фактическим владельцем«Орхидеи» и всего прочего с условием: окружить Глюкиаду всяческой заботой,сиделками, врачами, ну и так далее, чтобы она ни в чем не ощущала неудобств. Ноэто, что называется, ради бога. Можно было и без условий обойтись. Я ей всем вжизни обязан, и если вам потом покажется, что я вчера вел себя какнеблагодарная скотина, то это не совсем так. Ну вот. Второе «или» посерьезней.

Артур опять начал хватать ртом воздух, однаконаткнулся на суровый взор Грушина и собрался с силами:

– Второе «или» предполагает внезапноеисчезновение Глюкиады при странных обстоятельствах. Проще говоря, пропажу безвести. Наш закон, если не ошибаюсь, предусматривает трехлетний срок, прежде чемобъявляет пропавшего человека погибшим. В завещании своем Глюкиада установиласрок в шесть месяцев, по истечении которых я становлюсь полноправнымнаследником. Ну а то, что управление всеми делами переходит ко мне с самогопервого дня, – это как бы само собой разумеется. Доверенности все налицо.

«Какой мальчик-то деловой оказался! – схолодной насмешливостью подумала Женя. – С виду типичный альфонс, фигурасовершенно орнаментальная, а вот поди ж ты… Обо всем позаботился, всепредусмотрел. Или это Глюки… тьфу, Аделаида такой предусмотрительнойоказалась?»

– Надо полагать, патронесса ваша к вам оченьнеплохо относилась? – негромко поинтересовался Грушин.

– Надо полагать, – уныло откликнулсяАртур. – Думаю, нас многие считали любовниками, к сожалению…

– Ого! – хохотнул Грушин. – Вы ивправду об этом жалеете? Да к чему лукавить?!

– Жалею, да. Потому что я видел в ней толькомать. Я был ей бесконечно благодарен, восхищался ею и обожал, был рядом с нейпоистине счастлив, но…

– Если это не любовь, то что же это? –продекламировал Грушин, воздевая руки, и тут же патетическое выражение на еголице вновь сменилось сухо-деловым. – Ладно, давайте уж выберемся из мирачувств. Что все-таки случилось, ради чего мы здесь время тратим? Может быть, иправда пора в милицию бежать?

– Нет, пожалуйста, не надо! – Артур так ипередернулся. – Вы что, не знаете нашей милиции?! Не хочу, чтобы мнезаделали «слоника», а я потом навесил бы на себя все, чего не делал, о чем дажене помышлял.

– Сло-ни-ка? – повторил по слогамГрушин. – Що цэ таке? Я и слов-то таких не знаю!

– Ваше счастье! – с видом бывалогоблатаря отозвался юный Артур. – Это когда на человека надевают противогази перекрывают эту штуку, через которую можно дышать. А потом бьют его почемзря! Тут не захочешь, а в чем угодно признаешься.

– В чем же ты боишься признаться?

– В том, что Глюкиаду убил. Я этого не делал!Не делал! Но сами посудите: у кого были более веские причины от нее избавиться?Мне светило наследство. Я жениться вообще-то собрался. Все видимые причиныналицо: Глюкиада, к примеру, из ревности грозила, что изменит завещание, ну яи… Никто ведь не примет всерьез этой чепухи насчет материализации проклятий,которые теперь, через столько-то лет, вдруг с печки упали – и ну разить направои налево!

– О, так вы слышали об этой истории? –вскинула брови Женя.

– Да уж, можете поверить: до одури наслушался!Вам еще повезло, вы ушли на вид вполне здоровая. У вас, наверное, натуракрепкая. А я такой невропат… И как только она заводила свои песни насчетинфернальных фантомов – воплощений человеческой ненависти, которые отделяютсяот своих создателей и живут самостоятельной убийственной жизнью, я просто-такипомирал на месте. Без помощи всяких фантомов! А после вашего визита она вообщедо невозможности активизировалась. Я пытался, конечно, вякать, но она неунималась: время от времени, мол, адские силы выпускают на свободу демонов иразят своих жертв без промаха! Ну, полная клиника – крыша в пути. Нет, думаю,надо брать тайм-аут, не то к Глюкиаде еще и Глюкиартур прибавится. И решил ясказаться больным.

У меня здесь, – Артур ткнул пальцемкуда-то в вышину, что, очевидно, означало второй этаж «Орхидеи», – своякомната, чаще всего я в ней и ночевал, потому что дела в магазине заканчивалисьдовольно поздно. А вчера уже после обеда сбежал на свою квартиру. Она, правда,недалеко отсюда, на площади Свободы, но все равно: полная иллюзия этой самойсвободы. Вызвонил свою девочку…

– А квартирку, надо полагать, вам тожеГлюкиада Павловна презентовала? – с невинным видом осведомился Грушин.

Артур, сидевший вполоборота, резко повернулсяк своим пассажирам спиной, но в зеркальце Жене было отлично видно, какиежелваки катает он по щекам, да и плечи напряглись – ого!