Она надеялась, что голос прозвучит достаточноискренне, хотя мысли ее в тот момент были весьма далеки от сверкающей «Мазды»цвета морской волны с серебром.

Эмма… Она никогда не скрывала, что Грушин ейнравился. А он не только не обращал на нее никакого внимания, но явнопредпочитал другую. Женю предпочитал! И вот на ее глазах искренняяпривязанность Эммы к Грушину превратилась в иронически-дружескоеподхихикивание. Но, похоже, Эмма смеялась прежде всего над собой. Впервые Женязадумалась, насколько искренне подруга советует ей расстаться со Львом, найтисебе другого. Грушин вполне мог бы стать этим другим – его и искать не надо.Наверное, Эмме больно. Она одинока, Грушин – тоже. Эти два одиночества могли бысоставить неплохую пару, не путайся подруженька под ногами.

Беда в том, догадалась Женя, что Эмма искреннежелает добра всем троим: себе, ей, Грушину. И терпеливо ждет, пока все самособой образуется: Женя пошлет подальше бродягу Льва и найдет какого-нибудьабстрактного «другого», а Грушин наконец-то оценит тихую верность Эммы, чтоавтоматом будет означать для нее награду и счастье. Пока же она старается бытькак можно ближе к любимому человеку, не только сидя в его приемной и являясобою образчик незаменимости, но и вникая втихаря во все его тайны, проникаясьего внутренней жизнью, впитывая ее в себя, как наркотик.

Дверь за спиной распахнулась так резко, что отвнезапного порыва сквозняка затрещали жалюзи, а с Эмминого стола взвилиськакие-то бумаги. Раздался возмущенный вопль.

Женя испуганно обернулась и сквозь белыевихри, реющие по кабинету, увидела, что открыты обе двери: и в кабинет, и вкоридор. На пороге первой стоял Грушин с таким мрачным лицом, какого Женя унего, пожалуй, еще не видела. А в проеме второй застыл запыхавшийся юноша вчерной майке и джинсах, облегавших его, словно вторая кожа. Взгляд черныхблестящих глаз метался, рука, вцепившаяся в косяк, дрожала, красивое лицоисказила гримаса страха. Он был совершенно на себя не похож, и, хотя все троесотрудников «Агаты Кристи» видели этого человека прежде, им потребовалоськакое-то время, чтобы узнать его и воскликнуть изумленным хором.

– Тот самый шофер! – Это Грушин.

– Привет! Опять деньги привезли? – Эмма.

– Артур, что с вами?

Последняя реплика принадлежала Жене, потомучто этот парень был не кто иной, как Артур, менеджер из «Орхидеи» и прочая, ипрочая, и прочая.

Их голоса вернули Артуру подобиесамообладания. Он остановил блуждающий взгляд на Женином лице и с трудомвыговорил:

– Вы здесь! Слава богу! Вы мне поверите. Выповерите, что я абсолютно ни при чем, меня там даже не было.

Губы его тряслись, поэтому казалось, будтозвуки выпрыгивают изо рта и разбегаются в разные стороны. Докопаться до смыслаторопливой скороговорки было нелегко.

Наконец Грушин шагнул вперед и скомандовал:

– Без истерик!

«Ать-два», – мысленно добавила Женя,увидев, как Артур вытягивается по стойке «смирно» и взгляд его приобретаетосмысленность.

– В чем дело? – так же сурово рявкнулГрушин, но Артур уже опять «рассыпался» и простонал, беспомощно глядя на Женю:

– Аделаида Павловна исчезла!

Сверкающая «Мазда» оказалась на ходу столь жехороша, как и с виду. В этом Грушин и Евгения смогли убедиться сами. Автомобильпринадлежал Артуру, и тот, несмотря на дрожь в руках, оказался очень неплохимводителем. И вообще, выпалив ошеломляющую новость, он довольно быстро пришел всебя и сделался непоколебимо тверд: очень просит, умоляет детективов поехать сним на квартиру Аделаиды, но пока ничего добавить к сказанному не может. Онивсе должны увидеть своими глазами. Хозяйка «Орхидеи» пропала, и у Артура естьоснования думать, что она не просто так взяла и пошла погулять в неизвестномнаправлении.

– Что же в милицию не заявили? – обиделсяГрушин. – Они там любят таких вот молчаливых!

– Потому и не заявил, – вздрогнулАртур. – Ради бога, поедемте! Вы все-таки профессионалы, вам с одноговзгляда ясно будет: или я свихнулся, или Глюкиада чудит, или правда трагедияпроизошла.

– Кто?! – опять хором воскликнули Грушин,Женя и Эмма.

– А, Глюкиада, – махнул рукойАртур. – Это я ее так про себя называл. Ада – ее уменьшительное имя. Аголову людям морочить, глюки всякие наводить она умела как никто.

– Глюки ада… – раздельно произнесла Женя,чувствуя, как пробежала по спине дрожь.

Эмма тоже зябко обхватила себя руками, ахрабрый Грушин хмыкнул:

– Ну-ну…

– Хотите, на колени встану? – с отчаяниемв голосе сказал Артур, и Грушин глянул недобро:

– Это еще зачем? Без надобности! Ладно,поехали.

Артур вылетел за дверь, как сухой осенний листок.Женя сунулась в кабинет, схватила сумочку и, выбегая вслед за Грушиным, успелаобратить внимание на окаменевшее лицо Эммы, которая с подчеркнутойаккуратностью складывала в стопочки разлетевшиеся бумаги.

Магазин был закрыт, к сверкающей стекляннойдвери то и дело подходили люди и, заметив табличку: «Извините, у нас учет!» –уходили с явным разочарованием.

– Эх, сколько покупателей упускаете! –невольно пожалела Женя. – Может быть, лучше все-таки открыть?

– Да у нас второй день учет, – пояснилАртур. – Вы что, подумали, я самовольничаю? Бог с вами, я здесь пока ещене хозяин.

– Пока? – мгновенно отреагировалГрушин. – А что, перспективы имеются?

Артур молча завел «Мазду» во двор магазина иостановился у крыльца, увитого диким виноградом. Разноцветные витражи на окнах,полускрытых листвой, напоминали диковинные тропические цветы.

Артур вынул ключ из стояка и повернулся ксвоим пассажирам.

– Имеются, – наконец ответил он. – Втом-то и беда, что имеются!

– Хорошенькая беда, – пробормотал Грушин. –Думаю, такой беды себе очень многие пожелали бы. Дневная выручка никак неменьше трех тысяч, верно?

– Сколько? – не без презрения фыркнулАртур. – А тридцати трех – не хотите? Бывает и такое. Но не меньше трех –тут вы правы – даже в самые плохие дни. А все же беда. Да вы сейчас самипоймете. Я вам расскажу, что было ночью, а потом поднимемся, и увидите, что янашел утром.

– Что или кого? – уточнил Грушин.

Артур с усилием перевел дыхание, но заговорило другом: