Его откровенное обожание вмиг залатало нашепотрескавшееся самолюбие. Но вместо того, чтобы проникнуться к Ивану дружескимиили хотя бы покровительственными чувствами, ребята его буквально возненавидели.В их глазах он был слишком примитивен, поэтому его восхищение не возвышало, аунижало их. Тем более что он не желал знать своего места и осмелился ухаживатьза Алиной. Даже руку и сердце ей предложил!

Если бы в этой хорошенькой головке была хотькапля разума, Алина согласилась бы сразу. Она уже имела репутацию безотказнойшлюхи: Хабаровск ведь небольшой город. Судьба предоставила ей шанс для очищенияи счастья, но разве способна она была этим шансом воспользоваться! Где там!Кстати, насколько мне известно, она по-прежнему не замужем, – заметилаАделаида как бы в скобках. – Разумеется, она отказала Ивану. Причемсделала это так гнусно… А может быть, это Игорь все придумал, а то и Сашок, незнаю точно. Словом, после последнего нашего спектакля Алина пошла с Иваномгулять, позволила себя поцеловать, а потом завела парня так, что он уже себя непомнил. Это она умела делать в совершенстве! Алина зазвала его в наш пустой итемный вагончик и начала раздевать. Внезапно вспыхнул свет – и на полугологоИвана, который был уже в полной боевой готовности, уставились суровые судьи. Вкомпании с бутафорским скелетом там сидели все наши парни, которые не упаковывалив это время реквизит, как думал легковерный Ванечка, а, затаясь, подстраивалиего позорище.

Женя снова повернулась к фотографии. Странно,она уже успела привязаться к этим ребятам. Ей нравился Климов, она искреннежалела Неборсина, погибшего так внезапно и нелепо. А теперь захотелось порватьфото в клочки, выбросить эти клочки, сжечь и хотя бы так отомстить той бандеюных подлецов!

– Да, вы правы, – уныло вздохнулаАделаида, словно прочитав ее мысли. – Трудно себе представить что-либоподобное. Я тоже никак не могла найти обьяснение этой бессмысленной жестокости.Но, признаюсь честно, сначала это показалось мне просто глупой, глупейшейшуткой. Я… я здорово смеялась, я почти одобряла ребят: конечно, Ванечкапрелесть, но куда со свиным-то рылом в калашный ряд?! Может быть, я просторевновала, что он выбрал Алину, и, ханжески качая головой, в глубине душизлорадно хохотала, представляя, как наш герой без штанов чешет куда глазаглядят.

То был наш последний вечер в Леприндо. Мыупаковали вещи, безмятежно поужинали, выпили и разбрелись по постелям: Алина сИгорем, я – с Сашенькой… Да, представьте себе! – с вызовом вскинула онаголову. – Я никогда не могла долго терзать влюбленного мужчину, к тому жепредпочитала молодежь.

В восемь утра за нами должны были прислатьавтобус – везти на станцию. Однако он запоздал, мы едва успели к отправлению,ужасно злились из-за этого и всю дорогу, все сутки пути до Тынды бухтели ипрезирали этот плебейский БАМ. А в Тынде, в горкоме комсомола, получая обратныебилеты до Хабаровска, случайно услышали, какая трагедия произошла в ночь нашегоотъезда. Парочка гуляла при луне – ночи там ясные, звонкие, студеные! – иувидела «уазик», который с безумной скоростью летел не по дороге, а по мари. Ивдруг исчез, будто провалился сквозь землю. Так оно и было. Весной в вечноймерзлоте на болотах оживают такие «линзы» – пустоты, провалы. Они разныебывают: иная только колесо у машины вывернет, а в другую бульдозер осядет!Однако ходили слухи об огромных «линзах», куда автомобиль может влететь сручками и ножками. Вот «уазик» и влетел. А знаете, кто был за рулем?

Женя медленно покачала головой:

– Неужели Иван?

– Конечно! – ожесточенно подтвердилаАделаида. – Кому же еще там быть!

– Он погиб?

– Погиб. Там же болотина кругом – в «линзах» копитсявода. Под тяжестью льда продавилась кабина, потом хлынула черная, зловоннаяжижа…

Она зябко обхватила плечи.

– Я это представляла бессчетное количествораз. Та смерть, которая успела оскалиться ему в лицо, была не очень-то похожана нашего дрессированного скелетика! Я почему-то думаю, что за те недолгиеминуты, пока Иван еще оставался жив, он возненавидел нас еще сильнее. Мы… мывсе поломали в нем. Испоганили любовь, но главное – в этой чистой душе мынарушили некое глубинное равновесие, которое устанавливает сама природа:радость жизни должна уравновешиваться страхом смерти. Думаю, он вряд лисоображал, что делает, когда свернул с дороги на промерзшее болото. Жизни в этиминуты он наверняка не радовался – какая уж тут радость! И смерти не страшился– может быть, даже мечтал о ней. Вот она и пришла.

Аделаида нервно стиснула руки, наклонилаголову.

– Понимаете, если бы он погиб сразу… но нет, ядумаю, прошло несколько бесконечно страшных минут. В такие моменты человек неможет думать: ну вот, наконец-то, я ждал смерть – и она пришла, какое счастье.Наверное, содрогается даже древний старец, даже мудрейший из мудрецов, фаталистиз фаталистов! А Ванечке было восемнадцать, девятнадцать. И все чувства,которые только что раздирали его сердце, вдруг отступили, разлетелись в прахперед одним всепоглощающим ощущением – ужасом умирающего существа. Мы опятьобманули его! Оказывается, умирать вовсе не легко, не весело, не лихо. Умирать– невыносимо, и смерть – не забава, не игра. О боже, могу представить, как онпроклинал нас. Думаю, его проклятие дошло туда, где всем воздают посправедливости! И знаете что?

Аделаида вскинула голову, и Женю дрожьпробрала при виде мертвенной бледности, залившей ее лицо.

– Я почти не сомневаюсь: Иван успел, успелуслышать обещание, что его проклятие сбудется!

– Ну… – слабо отмахнулась Женя, едва совладавс голосом, – это уж совсем какое-то… что-то… ну, я не знаю!

– А я знаю, – почти спокойно,обреченно-спокойно откликнулась Аделаида. – Я знаю! Потому что оно ужесбывается.

* * *

«Во всех религиях существует понятие о Судномдне, которого никто не сможет миновать. Но если христианская вера допускаетпрощение грехов, то остальные религии это отвергают, ибо в них не существуетверы во всемогущую карму: то есть что ты заслужил во время своей жизни, то иполучишь после нее».

Из дневника убийцы

* * *

Женя услышала междугородный звонок еще налестнице, и ноги сами понеслись бегом. Рванула дверь в приемную:

– Это мне? Это меня?! – но Эмма ужеположила трубку.

– Кто звонил? – тяжело выдохнула Женя.

Не говоря ни слова, Эмма встала и, приобнявподругу за талию, подтолкнула к зеркалу.

Да… вид еще тот! Глаза горят, волосывсклокочены, про помаду и думать забыто, а джинсовый сарафан скоро прирастет ктелу, как вторая кожа.