о каменные плиты, и стук этот дрожью отозвался у меня в позвоночнике, однако я как-то ухитрилась устоять на ногах.

Минос переступил через смятую фигурку лежавшей на полу жены. Скомандовал:

– Готовьте мой корабль.

Поднялась суматоха, люди обрадовались, получив наконец приказ, а значит, и возможность убраться отсюда.

Минос больше не ревел, не бушевал. Теперь его голос был холоден и чист, как лед, чуть громче шепота.

– Отплываем немедленно.

Глава 14

Ариадна

В исступлении уничтожив лозу и размазав виноград по камням, я поняла, что смерть близко, и вновь ощутила безучастный покой. Не цепенящую одурь, как прежде, а тихое и ясное умиротворение. Все мои слезы вылились без остатка, ярость выкипела, изошла на плевки и крики, и я словно бы очистилась. Бесстрастно и здраво взглянув на свои запасы, поняла, что остались от них сущие крохи. Ничего живого на острове за все это время я не видела и не слышала, кроме юрких ящериц, бросавшихся порой мне наперерез, жуков каких-нибудь да птиц, весело круживших в просторной небесной сини. Наверняка в воде плавала рыба и где-то обитали мелкие зверьки, но как их найти, я не знала, и что делать, если поймаю, – тоже. Если в руках у меня будет извиваться существо – с шерстью, плавниками, чешуей, – смогу я выдавить из него жизнь, разорвать зубами плоть? Смогу сама сделаться зверем?

Я не боялась. Или боялась не слишком. Смирение незаметно растекалось по венам, и тело наливалось тяжестью безмятежного осознания. Я покинула Крит намеренно, по доброй воле и понимая, что пути назад нет. И благодаря мне дети Афин никогда больше не отправятся в страшное путешествие, не будут трястись, закованные в цепи, представляя, как их сожрут заживо в кромешной тьме. Может, моя жизнь этого и стоит.

Той ночью я заснула со спокойным сердцем, а утром решила спуститься на берег. На Крите море всегда было мне другом. Посмотришь на него – и непременно утешишься, приободришься. Но с тех пор, как царевич оставил меня, море стало ехидным врагом – оставалось решительно пустым, как ни умоляла я принести назад корабль Тесея, вернуть его мне. Но сегодня мы снова подружимся. Сяду на теплый песок и буду смотреть на белопенные волны, сверкающие на солнце.

В прохладном сумраке кухни я, собравшись с духом, выпила остатки воды. Слегка трясущимися руками поставила пустой бочонок на стол. А может, в глубине острова, если поискать, найдется пресная вода – родник какой-нибудь? Я замерла в нерешительности. А потом сказала вслух:

– Да какой тебе от этого прок, Ариадна?

И собственный голос, эхом отскочивший от каменных стен, ошеломил меня – уж очень громко прозвучал он в тишине, становившейся привычной. Какая сладкая и соблазнительная мысль – просто сдаться, пойти на берег, лечь и ждать, пока меня заберет сон. Так будет? Или мне рыскать в дебрях острова, подвергаясь таящимся там неведомым опасностям? Умру ли я, так ничего и не найдя, в бреду и с пеной на губах? Или найду спасительный родник и продлю одинокие дни?

Нужно было выйти из дома, ставшего вдруг тесным, как могила. Я побежала через двор к утесу, встала на краю. Прислонившись к скале, приникнув лбом к шероховатому камню, окинула море взглядом. Сколько дней уже выискивала я на горизонте спасительный корабль под реющим парусом, но тщетно. Море упорно оставалось пустым, будто синяя бездна вместо спасения оглашала мне приговор.

Но сегодня, впервые за все это время, на голубой полосе, смыкавшей море с небом, я заметила точку – она приближалась, росла, и наконец черное пятно приобрело ясные очертания корабля. Корабля, идущего к Наксосу.

Глава 15

Федра

От Пасифаи в те первые странные дни всеобщего смятения не было никакого толку. Собрав себя с пола в опустевшем тронном зале после ухода Миноса, она лихорадочно подползла к жутким останкам чудовища. Взяла их в руки, прижала к себе, не обращая внимания на грязные потеки на волосах, груди, лице, и застонала.

Я с омерзением отвернулась. Так хотелось, чтобы дунул прохладный чистый ветер, унес с собой терзания и смрад, но снаружи, за выкрашенными в красный колоннами, над камнями колыхалось жаркое солнечное марево. К горлу угрожающе подступала кислая тошнота.

Про Ариадну никто не спросил. Будто она не ценнее золота и драгоценностей, похищенных спутниками Тесея. И меня никто не думал допрашивать, словно я вообще пустое место. Минос со своими людьми искали объяснений, клялись отомстить, проклинали то Тесея, то Дедала. А о царских дочерях все забыли начисто.

А обо мне, выходит, забыли дважды? Неужели Ариадна с Тесеем сговорились бросить меня? Не верилось, что моя добрая сестра пошла бы на такое. А с другой стороны, я не поверила бы, не стань сама тому свидетелем, что Ариадна способна вызволить Тесея из темницы и устроить заговор против отца. Может, это все-таки недоразумение? И мы друг друга не поняли? Голова кишела вопросами, однако лицо Тесея я помнила отчетливо. Как он смотрел на Ариадну – будто голодный. Как она на него смотрела – будто, кроме Тесея, на белом свете и нет никого.

Может, я им просто помешала.

Терпеливостью Ариадны я не отличалась и, наблюдая, как Пасифая ползает по полу, собирая останки своего чудовищного отпрыска, испытывала скорее гнев, чем сочувствие. Помимо этой твари у нее было трое живых детей, но мать столько лет уже смотрела сквозь нас, будто мы прозрачные. Когда Девкалион отплыл в Ликию, она, кажется, и не заметила, что потеряла здорового, человеческого сына, погруженная в мысли о зубастом, яростном страшилище, сосланном в темницу под нашими ногами. Теперь Ариадна тоже нас покинула, а мать оплакивала только этого урода, который и родиться-то не должен был. Но оставить ее так я не могла. И встала на колени, чтобы помочь ей подняться, хоть отвращение к кровавому месиву ощущала всей кожей. Что-то горячечно бормоча себе под нос, Пасифая все-таки оперлась на мою руку и встала.

Я отнесла бы его останки на берег, чтобы море их смыло, но вместо этого повела Пасифаю в дворцовую гробницу. Пусть он покоится вместе с почившими царями Крита. Если цари эти вроде Миноса, так Минотавр будет не худшим из погребенных