припасов, которые я распределяла по дням, все уменьшая и уменьшая порции, эти спелые, сочные плоды казались чудом. И пока я ела, в голове зажглась искорка мысли: ведь этот остров может преподнести и другие дары, и если найти и запасти достаточно, чтобы прожить…

Тут я оборвала себя. Надежда вспыхнула и угасла. Что толку? Даже если найду орехи, ягоды, зелень какую-нибудь и смогу прокормиться, какая жизнь ждет меня здесь, совсем одну?

Я изгнанница, предательница, всеми брошена и лишилась всего.

Тяжкая безнадежность повисла на мне свинцовой гирей с тех пор, как уплыл Тесей, и от горя в теле моем открылась рана, будто меня выпотрошили, будто он рассек меня мечом. Сейчас, однако, изнутри поднималось другое чувство. Сдержать его я не могла, не было места внутри, а потому закричала – протяжно, громко и яростно. Из уст моих бессвязным потоком извергались ядовитые ругательства – будто горящие, отравленные стрелы. Больше всего я ругала Тесея, обзывала словами, каких и знать не должна была, но и на Миноса изливала клокочущий гнев, и даже на Посейдона – эти мужчины и боги играли нами, отвергали, воспользовавшись, смеялись над нашими горестями или вовсе забывали о нашем существовании.

– Да без меня тебе бы не жить! – кричала я Тесею через скалы и безразличный океан. – Сгнил бы в Лабиринте, одни кости остались, не спаси я тебя! Не герой ты, а предатель и трус!

Я согнулась пополам. Не было сил продолжать. Слезы текли по лицу от страшного разочарования – я пожертвовала собственным братом, чтобы умножить славу Тесея, только и всего. Он будет хвастать, как убил Минотавра и раскидал его кости, а меня и не подумает благодарить, словом не обмолвится о моем участии, о моей жертве и помощи. И не расскажет, что украдкой ушел до зари, ускользнул, пока я спала, ничего не подозревая. Этому постыдному побегу не место в хвастливой истории, ведь правда? Я вспомнила рассказы Тесея о славных подвигах, пленившие меня и мою сестру. И мрачно задумалась, а чего он не рассказал. Сколько женщин до меня бросил на своем пути? Скольких очаровал и соблазнил, склонил к предательству, прежде чем уйти, сколько женских судеб растер в прах в кулаке, все победы присвоив себе одному? Я подумала о Федре. Ведь и она его любила, сияла вся, а он ее бросил, и, разумеется, умышленно. Не собирался он брать с собой мою сестру, не входила она в его замысел. Сначала Федру бросил, потом меня.

Я уже стояла на коленях и задыхалась, ошеломленная собственной яростью, будто меня холодной водой окатили. Молотила руками по каменным плитам. С тех пор как Тесей покинул меня, я только и делала, что воображала его возвращение, представляла, как бегу и падаю в его объятия, прижимаю его к себе, умоляю остаться. И теперь эта картина, только застланная красной пеленой, опять неудержимо вставала перед глазами, но вместо того, чтобы обнять Тесея, я голыми руками отрывала ему голову, такой лютый испытывала гнев.

И снова вопль вырвался из гортани. Какой прок в винограде, какой прок в крупицах надежды? Я принялась срывать оставшиеся гроздья, швырять на камни, окаймлявшие края утеса. Виноградины лопались в стиснутом кулаке, пачкал руки лиловый сок, похожий на кровь – кровь брата, пролитую Тесеем с моей помощью, кровь, показавшую, что Тесей не оставил мне ребенка – без следа исчез, кровь, которая еще течет по венам, но скоро перестанет. Я умру здесь, умру одна на этом острове, и никто не будет меня оплакивать.

Часть вторая

Глава 13

Федра

Не один час я простояла на скале, вглядываясь в пустые черные воды, расстилавшиеся впереди. Тесей все ясно объяснил, и я точно ничего не перепутала. Потому и стояла, тихо, неподвижно, высматривая его. Нависавшая позади громада Кносса затмевала луну. И было очень темно, но я прождала не один час. Что Тесей одержит победу в Лабиринте, не сомневалась. Хотя в глазах Ариадны видела смесь неуверенности и страха, но сестра всегда трусит. А я нет. Времена до Минотавра я едва помнила. Не было в моем детстве безмятежных дней, мира и чистоты. Я как будто всегда знала, что чудовище есть. Знала, как лязгают его челюсти и выкатываются бешеные глаза. Мои колыбельные звучали безумным эхом голодных воплей этого чудовища, отражавшихся от стен в далеких закоулках его извилистого логова. Я не боялась, что все хорошее разрушится, ведь только руины и помнила, росла в грязных лохмотьях золотых времен, доставшихся сестре. Она знала, как это – все потерять, а у меня с самого начала ничего не было.

Я размышляла над рассказами Тесея. Сильного, доброго, доблестного Тесея. Такой не подведет. И я не могла его подвести. Поэтому всю ночь простояла на скале как вкопанная и не поверила глазам, увидев сочившуюся сквозь темные небеса серую зарю.

Как, утро? Но нам ведь не уплыть в Афины иначе как под покровом ночи. Я терла глаза, отказываясь признавать правду, но тусклая еще заря неумолимо надвигалась. Когда я спустилась с высокой скалы, где столько времени провела, высматривая в море хоть что-нибудь, все тело сводило судорогой, ныл каждый мускул.

Неслышно, как кошка, я кралась обратно в спящий дворец. Может, что-то случилось с кораблем и Тесей с Ариадной и заложниками не смогли уплыть, забились куда-нибудь? Тогда мое дело – отвлечь от них внимание, пока опять не спустится ночь. Надо вернуться в Кносс и изобразить полное неведение. Очень может быть, что от этого зависят их жизни.

Я всегда старалась держаться подальше от длинной лестницы, ведущей вниз, ко входу в Лабиринт, но на сей раз, набравшись смелости, подошла на цыпочках к краю провала и глянула вниз. Все было смутно в предрассветной мгле, ничего в этой яме толком не разглядеть. Сердце забилось быстрее. Только бы не услышать опять, как там, внизу ревет и мечется Минотавр, – от одной только мысли поежишься. Но он уже мертв, я была уверена, более чем уверена. К тому же я смелая. И загляну.

Я склонилась над самым краем. Кровь прилила к вискам – от бессонной ночи мне и так уже было дурно, а тут я еще свесилась вниз головой, заглядывая к чудовищу в яму. Зажмурилась на миг, потом заставила себя открыть глаза и с мрачной