Дверь в очередной раз распахнулась, Муза резко вскинулаголову и замерла, став похожей на натянутую струну, глаза ее вспыхнули, аулыбка стала шире. От двери навстречу ей шел мужчина под руку с дамой летсорока, звали ее Зинаида Аркадьевна, отец с ней дружил много лет. Он всегда синтересом относился к живописи, а Зинаида была художницей, довольно известной,ее картины охотно покупали иностранцы. Но, конечно, не ее приход такподействовал на мачеху. Насколько я помню, к Зинаиде Литвиненко она добрыхчувств не питала. Так что нетрудно было догадаться – волнение ее вызвано появлениемспутника Зинаиды. При взгляде на него в голову поневоле приходили грешныемысли. Бюсты присутствующих дам взметнулись на максимальную высоту и опустилисьвниз с тихим стоном: «Какой мужчина!» Каюсь, я приняла самое деятельное участиево всеобщем хоре. Высокий, с отличной фигурой, он широко улыбнулся в ответ наулыбку мачехи, и я мысленно чертыхнулась. Чем он тут занят, в Голливуде еговстретили бы с распростертыми объятиями. Впрочем, чувствовалось, что наГолливуд ему наплевать. От него за версту несло самодовольством и большимиденьгами. Плечи развернуты, подбородок вскинут вверх, дорогой костюм,белоснежная рубашка без галстука, темные, довольно длинные волосы зачесаныназад, высокий лоб, насмешливый взгляд. Подбородок, пожалуй, тяжеловат, но глаза,губы и, конечно, улыбка были так хороши, что это уже не имело значения.

– Как я рада вас видеть, – громче, чем следовало,сказала мачеха, голос ее дрогнул, а я покачала головой в замешательстве: такогораньше с ней не случалось.

– Здравствуй, дорогая, – ответила ей Зинаида, и онирасцеловались, то есть пару раз прижались щеками.

Мужчина кивнул и приложился к ручке, Муза в этот моментсмотрела на него с таким откровенным желанием, что это становилось неприличным.

– Это моя дочь, Яна, – потупив взор, произнесла мачеха,вроде бы стыдясь данного обстоятельства.

– Красавица, – впервые открыл рот спутник Зинаиды, и яудовлетворенно кивнула: голос не подвел, низкий, с хрипотцой, он идеальносоответствовал его облику.

– Знакомься, Яна, это Максим…

– Можно просто Максим, – не желая, чтобы произносилиего отчество, перебил мужчина.

Тут я наконец-то обратила внимание на сестру. Она стояла свидом потерявшегося ребенка, растерянная, даже несчастная, лицо ее покрылосьярким румянцем, а на лбу выступили капельки пота.

– Очень приятно, – едва слышно ответила она и неловкопротянула руку.

Он очень осторожно ее пожал, а потом с улыбкой спросил:«Можно?» – и поцеловал Янку в пылающую щеку.

Зинаида, стоя рядом, наблюдала все это, чуть прищурившись.Придя в себя и оглянувшись, я поняла, что мы с ней не одиноки, все вниманиебыло приковано к этой группе. Разумеется, центром внимания был Максим, женщинысмотрели на него с легкой тоской, мужчины – настороженно. Он повел головой седва заметной усмешкой, и стало ясно, на все эти взгляды ему тоже плевать.

– Кто это? – услышала я напряженный шепот и рядом ссобой обнаружила одну из дам, давних приятельниц семьи.

– Понятия не имею, – шепнула я в ответ.

– Если она получит этого парня, бога нет исправедливости тоже, – заключила дама, звали ее Елена Константиновна. Она быларовесницей Музы, но в отличие от нее красотой похвастать не могла и сейчас,глядя на Максима, досадливо вздохнула, очевидно, почувствовав внезапную тоскупри мысли о сильно раздавшейся талии и нахально лезущем втором подбородке. –Таких надо в резервации держать, чтоб у людей не возникало чувстванеполноценности, – вынесла она вердикт.

– Она его не получит, – вмешалась в разговор другаядама, подруга Музы. – Вот увидишь. Мужики вроде этого оставляют баб с носом.

– Но ведь кому-то должно повезти? – вздохнула ЕленаКонстантиновна.

– Только не Музе, старовата она для него.

«Вечер обещает быть занятным», – подумала я. Тут выяснилось,что все мы ждали появления Максима, потому что нас сразу же пригласили к столу.

Гости, переговариваясь, направились в зал, я осталась стоятьна месте, здраво рассудив, что спешить ни к чему. Максим как раз проходил мимо,взглянул на меня, и тут случилось невероятное, я имею в виду невероятное длятакого парня: он сбился с шага.

Выражение его лица мгновенно изменилось, вдруг ставсерьезным, он все-таки сделал шаг и что-то шепнул на ухо идущей рядом Музе. Таперевела взгляд на меня и махнула мне рукой:

– Жанна, подойди, пожалуйста.

Я не спеша приблизилась, на его лице вновь появилась улыбка,но теперь в глазах сквозила едва заметная настороженность.

– Это дочь Александра Ивановича, – представила меняМуза.

– Максим Вершинин, – сказал он, я держала руки заспиной, что вызвало у него усмешку. – Можно просто Макс, – продолжил он, – есливам так больше нравится. Мы приятельствовали с вашим отцом, он много о васрассказывал.

– Жаловался на мой характер? – в свою очередь,усмехнулась я.

– Ничего подобного. Он вами гордился. Я его прекраснопонимаю.

Мы наконец вошли в зал. Муза, улучив момент, шепнула мне:

– Присматривай за нашей дурой, кажется, у нее любовь спервого взгляда, ума не хватает сообразить, что этот кусок ей не по зубам.

Гости рассаживались в соответствии с табличками возлеприборов. Я была почти уверена, что Вершинин сядет рядом с мачехой, но, каквидно, она решила соблюдать приличия. С видом королевы Муза опустилась на стул,мое место было слева от нее. Янкино справа, рядом с ней села Зинаида, а потомуже Макс.

Примерно через час я поняла, что Муза не язвила, пообыкновению, и в своем прогнозе насчет любви с первого взгляда, пожалуй, неошиблась. Янка сидела тихая, похожая на испуганную птичку, и то и дело робкосмотрела на Максима. Стоило ему посмотреть в ее сторону, как Яна мгновеннозаливалась краской, торопливо отводила взгляд, но он тут же возвращался к нему,наверное, потому, что справиться с собой она была не в силах. Подозреваю, чтодень рождения вовсе не отпечатался в ее памяти, только эта боязнь и навязчивоежелание видеть его лицо. Надо отдать Максу должное: он вел себя образцово,смотрел на нее с нежностью, а говорил просто, по-товарищески, несколько разсделал ей комплимент и вообще всячески давал понять: это ее праздник, и оназдесь королева бала. Я была ему благодарна за это и простила и его насмешливыйвзгляд, и вздернутый подбородок, и твердую уверенность в том, что ему сам чертне брат.