– Откуда ж ты такой взялся, что не знаешь, зачем лаптинужны? – злоехидно передразнила его Ирена. – На ноги их надевают. Видишь ли,босиком ходить я не привыкла, боюсь пораниться.

– Вот и я боюсь, – пробормотал Куря, садясь, однако, на поли принимаясь расплетать веревки, которыми лапти были подвязаны. – Онучи тожевозьмешь?

Ирена растерянно хлопнула глазами:

– Какие еще онучи? Зачем они мне?

– Бери-бери! – настаивал Куря, разматывая куски полотна,которыми были обернуты ноги до колен. – Не то всю кожу лаптями да оборамисдерешь. Лыковые они, грубые. Без онучей никак нельзя.

Не составило труда понять, что онучами (кусками полотна)нужно обмотать ногу от подошвы до колена, потом напялить лапоть, а веревками(оборами) ногу обвязать, чтобы лапти держались, не сваливались.

«Немножко похоже на шнурованные ботинки, – подумала Ирена,выставляя обутую ногу и с сомнением ее оглядывая. – Только очень-оченьнемножко… совсем чуточку!»

Хотя она отошла от окна и сидела теперь на полу, Куря несбежал. Внимательно смотрел, как она обувается, и давал дельные советы:например, не затягивать оборы туго, а то ноги заболят. То, что они все равнозаболят, Ирене и так было понятно: лапти ей были маловаты в длину, хотя ишироки. Но что ж делать, других не припасено!

– Спасибо тебе, Куря, – от души сказала она и подумала, что,пожалуй, попросит отца выкупить и этого доброго мальчишку. Выкупить – и отдатьего Станиславу. Из Кури может вырасти отличный лакей, а то и камердинер длямолодого барина. Стасик хоть и задира, каких свет не видывал, но сердце у негопредоброе, Куре у него хорошо будет. – Кстати, я все хотела спросить, что заимя у тебя такое странное? Это в честь какого же святого?

– Святой у меня замечательный, – гордо сказал Куря. –Меркурий Смоленский, слыхала про такого?

– Нет, – покачала головой Ирена. Она понимала, что давнопора бежать, однако жалко было расстаться с Курей. – И чем же он знаменит?

– Татаре к Смоленску подступали, – таинственным голосомначал рассказывать Куря, – а воин Меркурий на страже стоял. Не заметил он, какподкрался враг и голову ему саблей снес. Однако воин Меркурий долг свойстражничий помнил, сердце его болело за горожан, на которых беда шла, а потомусмог он голову взять под мышку и пойти к ближнему посту. Увидали татаре, как онидет, голову свою держа, а та мертвыми устами вещает: «Берегитесь, враг близко!»– струсили, не сразу смогли дальше наступать. За это время Меркурий дошел допоста, и стражники, увидав его, сразу поняли: беда близка! Успели вооружиться,в город за подмогой послали, отшибли татарей. А Меркурий, когда понял, чтоисполнил долг свой, помер. Тут его и определили в святые за ратное мужество.

– В самом деле, святой знатный, – сказала Ирена с комком вгорле, до глубины души пораженная этой трагической и трогательной историей.

– Вот и я говорю, – кивнул Куря. – Одна беда с моим именем: больнооно длинное да важное, а попросту и не окликнешь. Либо Меря, либо Куря, вот ивсе. Кто во что горазд, тот так и зовет. Тятенька, царство ему небесное,Курилкой кликал, хотя я табаку в рот не брал отродясь и не возьму никогда,больно надо поганиться!

– Тебя можно Меркушей звать, – сказала Ирена.

– Во-во! – обрадовался мальчишка. – Маманя так и называет.Мы с тобой, говорит, Матреша да Меркуша, одни теперь на белом свете…

– Матреша?! – повторила Ирена. – У нее волосы рыжие такие?

– Рыжие, как огонь! – засмеялся Куря. – А я в тятенькуудался… в тятеньку покойного… – И он отер слезы, вдруг покатившиеся по щекам. –Хоть и мало мы с маманей от него ласки видели, а все жалко. Жил неприкаянный,никому не нужный, да и помер невесть как… Небось поп откажется отпевать, зароютза оградой кладбища, а то и в жальник[11] швырнут, неприкаянного…

– Ах! – так и вскрикнула Ирена, внезапно угадав, почему ейтакими знакомыми кажутся и глаза, и брови, и волосы Кури. Понятна, в одномгновение понятна стала и ненависть к ней Матреши. Она была любовницей Игнатия,она родила от Игнатия этого славного мальчишку. А он бросил ее и ребенка – вточности как старый граф. Нет, Лаврентьев дал Игнатию образование, позволял емужить в городе и причудничать вволю, для графа Игнатий был сыном, а для ИгнатияКуря оставался просто прижитым от крестьянки, ненужным выблядком. Иренасодрогнулась, вспомнив это грубое слово, услышанное вчера, а заодно вспомнила итого человека, который это слово произнес.

Боже ты мой… Да что ж она тут делает столько времени, чеголясы точит, как называла никчемную болтовню нянька Богуслава? Нужно бежать,бежать без оглядки от Адольфа Иваныча! Еще скорей бежать, чем Куре. Его тольковыпорют, а вот Ирену, попадись она в лапы немца, может ждать и кое-что похуже.

– Ладно, Куря, – пробормотала она торопливо. – Мне с тобойболтать сейчас недосуг. Беги, пока тебя не поймали.

– И ты беги, – сказал мальчишка, оказавшийся весьмадогадливым. – Давай за мной в окошко. Оно на зады усадьбы выходит, отсюда дорощи рукой подать. А из рощи – на Чертов мост. Только осторожна будь, слегукакую-нито возьми, чтобы не провалиться: гать уже погнила вся. У нас ведьзнаешь как – мостят, лишь когда услышат, что барину ехать надобно, а через деньболотина все поглотит, все зажует. По большой-то дороге тебя мигом настигнут, ачерез Чертов мост, Бог даст, до тракта доберешься. Свет не без добрых людей, –бормотал он почти слово в слово то, что вчера говорил Софокл. При этом Куряподсаживал Ирену, помогая выбраться в окошко.

Она от души расцеловала его в щеки, успев заглянуть в такиезнакомые черные глаза. Сжалось сердце тоской по невозвратному… Но печалиться игоревать сейчас уж вовсе недосуг было, а потому Ирена только сжала напоследокобветренную руку Кури и побежала со всех ног по направлению к роще.

Впрочем, сказать, что Ирена бежала со всех ног, можно былолишь с натяжкою. Лапти хлябали и норовили сорваться с ног, при этом большиепальцы, упирающиеся в передок неудобной обуви, немилосердно натирало.

«Какой кошмар! – думала Ирена. – А ведь эти несчастныекрестьяне носят их круглый год! Мне случалось видеть и зимой людей в лаптях.Наверное, это были совсем недостаточные крестьяне, которым не на что купитьсапоги или валенки. Бедные… как тяжело быть крестьянином или крестьянкою!»