Байярда, едва не лишившегося ума от счастья при видехозяина, удалось усмирить не сразу. Наконец-то Емеле удалось на неговзобраться, а остальные устроились в экипаже. Доктор был за кучера, Белыш сиделна сиденье, держа Ирену на коленях, Берсенев устроился сбоку, на откидном. НогиИрены свешивались с колен брата, и Берсенев с решительным выражением вдруг взялих и положил на свои колени. Белыш глянул свирепо, но встретил не менеесвирепый ответный взгляд и… и почему-то смирился.

– Извольте выслушать мой рассказ, милостивый государь, –неприязненно начал Берсенев. – А ты, Емеля, поправь меня, если я где-тособьюсь.

– Слушаюсь, барин, – ответил Емеля, с усилием заставляя счастливогоБайярда спокойно идти рядом с экипажем.

И начался рассказ на два голоса, во время которого доктор нераз забывал про вожжи и с самым потрясенным видом оборачивался к седокам, аСтанислав Белыш то шепотом бранился, будто отставной боцман, то терял дар речи.

Наконец все умолкли.

Белыш и Берсенев угрюмо смотрели на бледное лицо и закрытыеглаза Ирены, а Емеля тоскливо переводил взгляд с одного на другого.

«Что будет? Что ж теперь будет? Больно уж нравный молодойбарин, да и наш крут… Перестреляют друг дружку как пить дать!»

Вдруг Берсенев повернулся к доктору:

– Остановите!

Тот испуганно натянул вожжи.

Они стояли на развилке дороги.

– Послушайте, Белыш, – сказал Берсенев решительно. – Вот этадорога, левая, ведет прямо ко мне в Лаврентьево. Ехать осталось не болееполучаса. Но если мы свернем направо, то не более чем через четверть часаокажемся в большом торговом селе Козельцы. Там есть храм Божий… Поедемте туда,и я немедленно женюсь на вашей сестре. Клянусь, что это мое самое заветноежелание с той минуты, как я увидел ее на Чертовом мосту.

– Да вы с ума сошли! – так и взвился Станислав. – Мало того,что она уже венчалась однажды тайно, так еще теперь вы хотите, чтобы венчаласьбесчувственной?! Она ведь даже не сможет сказать «нет», когда священникспросит, согласна ли она выйти за вас!

– Я скажу – «да», – послышался слабый голос, и Ирена открылаглаза.

…К концу этого дня, после того, как новобрачный внес молодуюсупругу в роскошный лаврентьевский дом и все недоразумения были окончательноразрешены, осталась только одна забота: как-нибудь утихомирить Нептуна,который, чудилось, вовсе с ума сошел и не давал никому, даже доктору,приблизиться к Ирене: все норовил схватить ее за подол нарядного капота (егоссудила новоиспеченной госпоже Берсеневой, за неимением у той собственныхтуалетов, Жюстина Пьеровна, которая, на счастье, еще не успела покинутьЛаврентьево) и куда-то потащить. Его и гнали, и пинали – Нептун не уходил.

– Да он же просит сигар! – наконец сообразила Ирена. –Несчастный пес! Надо его отучить от этой отравы.

– Начнем с завтрашнего дня, – сказал Берсенев. – А сейчас…Где его любимые сигары, в кабинете?

– Да, в книжном шкафу, в расписной коробке. Поди дай ему.Только умоляю, возвращайся скорей! – попросила Ирена.

– Ты не успеешь соскучиться, – усмехнулся Берсенев иприсвистнул: – Нептун! За мной!

Пес мчался вперед как ошалелый, то и дело оглядываясь черезплечо и подвывая от удовольствия. Вот и кабинет. Берсенев открыл книжный шкаф,достал коробку и дал Нептуну сигару. Тот проглотил ее, почти не жуя, иуставился с умильным выражением.

«Еще одна жертва Адольфа Иваныча!» – подумал Берсенев идостал вторую сигару. Ее постигла участь первой.

– Ну, брат! – пробормотал Берсенев. – Я погляжу, тыненасытен? И что, я должен стоять и ждать, пока ты налопаешься? А ведь я обещалжене вернуться немедленно.

Это слово – «жена» – заставило его расплыться в улыбке.Между тем умильная физиономия Нептуна выражала нижайшую мольбу не лишать еголюбимого лакомства.

«Возьму сигары с собой, – решил Берсенев. – Пусть там ест,пусть хоть все сожрет, ну а с завтрашнего дня… Все, новая жизнь начнется и утебя, и у меня! Впрочем, у меня она уже началась!»

Зажав коробку под мышкой, Берсенев начал закрывать шкаф, нообратил внимание на книгу, стоявшую неровно. Это было собрание Пушкина – всесочинения в одном томе in folio. Из книги торчал какой-то листок.

Берсенев достал том и пошевелил страницы. Между нимиоказался не один, а два исписанных листка! Один – то самое письмо графаЛаврентьева, о котором успела сегодня рассказать ему Ирена, а второй листок…бумага с водяными знаками… да ведь это свидетельство о венчании Ирены иИгнатия! Так вот где оно было! Наверное, сам Игнатий сунул его в шкаф, а потом…

Берсенев нахмурился ревниво, глядя на свидетельство, нототчас рассмеялся. Эта бумага не имела ровно никакого значения, особеннотеперь, когда в супружеской спальне Николая и Ирены Берсеневых лежало ихсобственное свидетельство о венчании. «Пусть лежит, где лежало, – подумалБерсенев. – Это все в прошлом. Пусть остается здесь!»

Он положил листки аккуратней, закрыл было книгу. И тотчасраспахнул ее снова. Прочел заглавие произведения, которое охраняло семейныетайны Лаврентьевых, Сокольских и Берсеневых, – да и покачал головой…

«Барышня-крестьянка» —

стояло посреди страницы.