Этот человек, лежавший на тропе, неловко подогнув ногу иразбросав руки, в одной из которых был пистолет… он не был Софокловым! Весь вчерном, в высоких «веллингтоновских» сапогах и мягкой «калабрезе»,нахлобученной так глубоко, что повисшие поля прикрывали пол-лица, он был одетиначе и выглядел иначе!

– Кто это? Кого вы пристрелили, милостивый государь? –отрывистым, неприязненным тоном спросил секундант Софоклова. – Это убийство,знаете ли, чистейшей воды…

Не слушая, Берсенев распахнул просторный черный сюртуклежащего да так и ахнул, увидев, что правое плечо все залито красным. Но нетолько это поразило его в самое сердце. Набухшая кровью белая рубаха ощутимовздымалась на груди!

– Женщина? – изумленно прошептал секундант.

– Неужели?..

Внезапно Станислав Белыш, издав какое-то неразборчивоевосклицание, схватился за шляпу, рванул – и… и тонкие русые волосы хлынулимягкой волной. Станислав сдвинул их дрожащей рукою – открылось нахмуренноелицо, такое бледное, каких не бывает у живых людей, а только у мертвых… или упризраков.

«Призрак, – подумал Берсенев. – Конечно, это призрак!»

И тут же он услышал чей-то глухой, совершенно незнакомыйголос, отчаянно зовущий:

– Арина! Господи, Боже мой! Арина!

«Это я говорю, – с усилием осознал он. – Это мой голос.Странный какой!»

Мысль мелькнула – и исчезла. Он протянул дрожащую руку клюбимому лицу, и вдруг что-то больно рвануло его за плечо.

Оглянулся, тупо уставился на своего секунданта – тожесмертельно бледного, с расширенными, безумными глазами.

– Вы убили мою сестру, милостивый государь! – воскликнулСтанислав срывающимся голосом. – Мою сестру! И позвольте вас спросить, какогочерта вы называете ее Ариной?!

Берсенев не успел ответить: раздался топот, и на тропувыбежал Софоклов. Увидев лежащую женщину, коротко, ужасно вскрикнул:

– Ах ты, Господи! Господи, барин! Что ж вы натворили-то?!

Берсенев повел глазами… Мелькнуло какое-то воспоминание, носейчас было не до него. Сейчас одно существовало для него на свете: Арина. Нет,Ирена!

– Доктора позовите! – кричал как безумный Белыш, принимаясьспускать рубаху с простреленного девичьего плеча и выхватывая из карманаплаток. И тут же бешеными глазами поглядел на Берсенева и Софоклова: – А ну,отвернитесь, господа! Нельзя вам! Убью всякого, кто на мою сестру глянет!

Софоклов отвернулся, даже руки для надежности к глазамприжал.

Берсенев медлил. Он мог бы сказать… он мог бы… но за егословами немедленно последовал бы новый вызов на новую дуэль, а этого ему сейчассовсем не хотелось. Еще убьет его этот безумный Белыш за свою сестру… да за нееБерсенев и сам убьет кого угодно! Но не сейчас. Сначала нужно ее рану залечить.

Господи! А если рана смертельна?! Тогда ему самому останетсятолько застрелиться. Только застрелиться!

И он закричал отчаянно, еще громче Станислава:

– Доктора!

Новый топот в тумане – выскочил человек в длинном полотняномсюртуке, с саквояжем в руках: доктор, которого вчера большими деньгамизаставили присутствовать при дуэли.

– Сударь, – обратился он к Софоклову, – там ваш коньбесится, мне его не удержать. Я его к дереву привязал, но он и дерево сломает.Ах ты, свят-свят! – Это он увидел лежащую Ирену.

Склонился над ней…

– Нужно сделать перевязку немедленно! – заявил через минуту.– Мужчин прошу удалиться. Я позову, чтобы перенести ее потом в экипаж.

– Я не уйду, я брат! – мрачно заявил Станислав.

– Что-то много братьев, – пробормотал доктор, глядя то нанего, то на Софоклова. – Ладно, пусть брат останется, остальные – уходите.

Секундант Софоклова исчез первый. Глядя, как его спинарастворяется в тумане, Берсенев отчего-то подумал, что никогда его больше неувидит. Может, и Софоклов сейчас сбежит?

Хотя ему-то чего бежать? Не он ведь убийца…

А и в самом деле, прав доктор. Что-то много оскорбленныхбратьев нынче собралось…

– Разъясните, сударь, что произошло? – устало проговорилБерсенев.

– Да что? – конфузливо отвел глаза Софоклов. – Пусть уж онавам потом сама все разъясняет. А сейчас… Не пройдете ли к Байярду, а? Еще Аринас ним могла сладить, он ее слушался, а меня – ни в какую. Может, васпослушается?

– Байярд? – Берсенев споткнулся. – Так это вы его украли?Кто вы такой?

Софоклов тоскливо посмотрел на него и вдруг с силой рванулсебя одной рукой за брови, другой – за усы. Берсенев только моргнул растерянно,глядя на черные охвостья, оказавшиеся в его ладонях. Лицо покрылось краснымипятнами и сморщилось от боли, слезы проступили в ярких карих глазах – иБерсенев покачал головой:

– Емеля?! Да как же я тебя не узнал?!

– Не ждали увидать, вот и не узнали, ваше сиятельство,барин, Николай Константинович.

– Конечно, не ждал! – фыркнул Берсенев. – Ведь ты в бегаподался. Ты – и Арина, Ирена то есть… А теперь тут комедию какую-то страшнуюразыгрываете. Убить меня задумали?!

– Ох, барин! – заломил руки Емеля, падая на колени. – Невелите казнить… мы с Аринкой в бега не от хорошей жизни ударились. После того,как вы нас Макридиной продали…

– Я вас продал Макридиной?

Берсенев покачал головой. Показалось, он ослышался.

– Это ложь!

– Ну как же ложь, – осторожно возразил Емеля. – Как же ложь,коли сама Арина видела купчую, вами подписанную.

– Да не подписывал я никакой купчей! Она не могла видеть моюподпись.

Емеля задумчиво свел брови:

– Кажись, верно. Про вашу подпись она ничего не говорила. НоАдольф Иваныч сказал ей, что купчую подписал тот, кто, мол, в жизни и смертитвоей властен.

– Ну так он, наверное, и подписал! – вскричал Берсенев. –Ведь на ту пору я еще в права наследства на Лаврентьево не вступил. У АдольфаИваныча была доверенность на совершение всех сделок по имению. Значит, он и былвластен в жизни и смерти моих крепостных.

– Она никогда не была вашей крепостной. Она была женойИгнатия, а коли он был свободен, значит, и она была свободна.