– Господа, господа! – радостно закричала Жюстина Пьеровна итут же прихлопнула рот ладонью, вспомнив, что обращается не к настоящимактерам, а всего лишь к горстке крепостных: – Ах, скорей, скорей, выходитекланяться на аплодисменты!

Занавес распахнулся. Поклоны не были отрепетированы! Лакеи,исполнявшие роли Муромского и Берестова, пали на колени и били лбами в пол, какпривыкли с детства. Жюстина Пьеровна конфузливо оглядывалась на них и ныряла водном реверансе за другим. Матреша и Емеля растерянно кивали – не вполне ловко,пытаясь прибиться друг к другу для бодрости. Ирена вообще не кланялась – стояластолбом, глядя на Берсенева, который шептал что-то на ухо Людмиле Григорьевне.А та заливалась-хохотала, тоже не глядя на сцену…

Занавес закрылся, и Жюстина Пьеровна едва успела отдернутьИрену, чтобы тяжелые полотнища не задели ее.

Слышно было, как в зале задвигались стулья, раздались шаги,смех. Зрители расходились.

– Пойдем, что ль, переодеваться? – Матреша потянула Ирену зарукав. – Не плачь, ну ты что?!

– А разве я плачу? – Ирена провела рукой по щеке. Пальцыстали мокрыми…

Взгляд Матреши, смотревшей на нее сочувственно, вдругскользнул в сторону – и лицо ее вытянулось.

Она переломилась в поясе, так что длинная рыжая коса досталадо самого пола. Ирену пробрала дрожь… Кому поклонилась Матреша? Кто там стоит,сзади? Это он? Он пришел?!

Сердце затрепетало. Было страшно оглянуться…

– Поди-ка, Матрешка, – раздался гнусавый голос АдольфаИваныча. – А ты, Арина, стой, слушай, что скажу.

Матрешу словно ветром сдуло.

Ирена обернулась и холодно посмотрела в лицо управляющего. Ну,вот и пришло время расплачиваться за побег. Что сделает с ней немец? В рогаткизакует? В холодную сошлет – пороть? На выселки отправит?

А не все ли равно!

– Так вот ты какая актрисочка, оказывается! – покачалголовой Адольф Иваныч. – Тебе не на сцене место, а в тюрьме! В каторге!

– В каторге, истинно! – поддакнул топтавшийся тут же Булыга.

– Это еще почему? – равнодушно спросила Ирена.

– Да потому, что госпожа Макридина тебя в убийстве обвиняет.

При одном упоминании о Макридиной ревность так ивсплеснулась в душе!

– Что?! – ахнула Ирена. – Что за бред?!

Хлесь! Пощечина обожгла щеку, потом другую. От боли заломиловиски. Ирена покачнулась, прижав ладони к щекам.

– Так ее! – возрадовался Булыга. – Так ее, Адольф Иваныч,отец родной!

– Молчи, девка! – прошипел Адольф Иваныч. – Язык придержи.Когда о благородной даме говоришь. Много воли взяла! Все, кончилась твоя воля!Ты убила макридинского человека на Чертовом мосту. На каторгу пойдешь, готовься!

Ирена так и застыла. То чудище, которое набросилось на нее вболоте… Ну да, она же сама рассказала о нем Макридиной, а та догадалась, чтоэто ее беглый рекрут. Но Ирена и словом не обмолвилась о том, что беглец былубит. Наверное, в болоте нашли мертвое тело. Но ведь на нем раны, оставленныепулями… пулями из пистолета Берсенева! Беглеца убил Берсенев! Откуда у Иренымог взяться пистолет? Неужели никто не задумался об этом?

Надо сказать!

Нельзя. Невозможно выдать истинного убийцу.

Ирена в отчаянии смотрела на Адольфа Иваныча…

– Чего пялишься? – ухмыльнулся тот. – Страшно стало?Конечно, страшно… Надо бы тебя сразу связать, на поганую телегу швырнуть да вгород, в полицию отвезти. Но не будет этого. Позор на Лаврентьево навлекать небудем. Пускай сама Макридина с тобой разбирается, сама тебя наказывает.

Ирена только головой качнула – говорить не могла.

– Да-да. Вот купчая! – Адольф Иваныч помахал какой-тобумагой. – Отныне ты, девка Аринка Игнатьева, принадлежишь помещице Макридиной.

– Кто… – с трудом выдавила Ирена. – Кто бумагу подписал?!

– А тебе что? – Адольф Иваныч надменно воздел брови. – Тебене все ли равно? Подписал тот, кто в жизни и смерти твоей властен!

«Он… значит, он… Берсенев! Он мог вступиться за меня, мог быпризнаться, что сам убил того рекрута. Ему бы и слова никто не посмел сказать.Ну по крайности заплатил бы Макридиной отступного. Нет… он предпочел меня ей намуки предать! Он хотел от меня избавиться. Мало было, что я ему себя отдала…надо было и жизнь мою отнять!»

Ирена искала в душе гнев и возмущение, но там были толькоболь и тупое недоумение: за что, почему Берсенев поступил с ней так жестоко?!Неужели только за то, что она обмолвилась о вольной, которую он сам жепредлагал?.. Адольф Иваныч издевательски улыбался, помахивая купчей. Иренасмотрела на нее, смотрела… И вдруг поняла!

Наверняка уже вскрыт тайник графа Лаврентьева. НавернякаБерсенев узнал, что он больше не хозяин этого роскошного имения – что Игнатий,оказывается, законный сын Лаврентьева и свободный человек. Наверняка он былогорчен. И тут явился Адольф Иваныч, словно демон-искуситель. Открыл, чтоИгнатий мертв, что можно было бы не опасаться за судьбу богатства, кабы…

Кабы не стояла поперек пути какая-то девка Аринка, котораявыдает себя за законную жену Игнатия Лаврентьева… Может быть, она и впрямь некрепостная, а свободная, может, и впрямь повенчана с ним по закону… Но зачемразбираться в этом? Пока не вышло дело наружу, не лучше ли сплавить ее с глаздолой? Отдать на расправу Макридиной – якобы в возмещение за убитого рекрута, атам… а там ищи-свищи! Макридина своим жестокосердием известна. Да и кто станетискать какую-то девку?

Нет, мелькнула у Ирены мысль, Адольфу Иванычу невыгоднопризнаваться, что Игнатий мертв, ведь тогда он не получит деньги…

А впрочем, не все ли равно?! Не все ли равно, почемуБерсенев продал ту, которой всю ночь клялся в любви, ту, которая клялась в любвиему!

Ирена всхлипнула, и слезы против воли побежали по лицу.

– Плачь, плачь! – пробормотал злорадно Адольф Иваныч. – Ещене так поплачешь! А ну, Булыга, в мешок ее!

Что-то тяжелое, темное, душное навалилось на Ирену, отнимаядыхание, гася сознание, глуша мучительную боль в сердце…