— Графиня изволит пребывать с фрейлейн Луизой в Дубовойзале, — исправно доложил Вадецкий, вернувшись. — Цитирую дословно.

— Вы знаете, где эта зала?

— Да, я там уже бывал.

— Отлично. Пойдёмте. Хотя… — Бестужевостановился. — Мы, часом, никакой бестактности не совершим, ввалившисьтуда без приглашения? Мало ли как они там пребывают…

— Нездоровое воображение у вас, — ухмыльнулсяВадецкий.

— Да нет, — серьёзно сказал Бестужев. — В нашвек ни в чём нельзя быть уверенным, когда речь заходит о бомонде и богеме.Декаданс, сецессион и всё такое прочее: новомодные нравы, шокирующие староепоколение развлечения…

Как столичный жандарм, он и в самом деле немало наслышан было иных предосудительных забавах, бытовавших как в бомонде, так и среди богемы(при том, что обе эти категории частенько пересекались и смешивались).

— Вздор, — сказал Вадецкий. — То есть в Венехватает всякого, но в данном случае вы угодили пальцем в небо. Идёмте смело.

— Вам виднее, — проворчал Бестужев, поднимаясьследом за репортером на второй этаж, где они вновь углубились в анфиладуроскошных зал.

Вадецкий уверенно направился к показавшейся слева низкойдвери в конце коридора, чуточку контрастировавшей с окружающей обстановкой:сбитая из солидных дубовых досок, скрепленных коваными фигурными полосами, онаопять-таки выглядела перенесённой в относительно современную роскошь века изсемнадцатого. Даже вместо ручки имелось массивное железное кольцо.

— Причуда старого графа, — пояснилВадецкий. — Он себе курительную устроил на собственный вкус.

— Я вижу, вы здесь вполне освоились? — усмехнулсяБестужев.

— Пока что моя скромная персона графине ненаскучила, — не моргнув глазом ответил Вадецкий.

Когда они подошли к двери, Бестужев расслышал странные звуки,долетавшие изнутри: словно кто-то размеренно грохал увесистым молотком подеревянной стене. Приоткрыл дверь… и понял, что это выстрелы бахали внутри. Впервый миг сработала профессиональная ухватка: он шарахнулся, бросил руку впотайной карман, коснулся кончиками пальцев браунинга…

— Бросьте вы! — шепнул Вадецкий, бесцеремонноподтолкнув его локтем. — Ничего страшного, тут и не такое бывает…

С сомнением покрутив головой, Бестужев убрал руку отпистолета и осторожно вошёл. И действительно, не увидел ничего тревожащего:спиной к ним посередине залы стояли две женщины, и та, что справа, держалапистолет в вытянутой руке, размеренно нажимала на спусковой крючок — и вдальнем конце залы звонко разлетались на куски небольшие расписные горшки,рядком стоявшие на протянувшейся от стены до стены полке.

Приходилось признать, что незнакомка стреляла отлично —всякий раз, когда раздавался выстрел, очередной горшок взлетал кучей черепков.В помещении стоял кислый запах свежей пороховой гари, в руке у незнакомкилегонько подпрыгивал большой вороненый револьвер неизвестной Бестужеву модели.

Действительно, Дубовая зала… Стены и сводчатый потолок обитыдубовыми панелями, довольно скупо украшенными незатейливой резьбой, посредикрасуется массивный дубовый стол, для переноски коего с места на местопотребовалось бы не менее взвода солдат, вокруг — такие же грубоватоисполненные, неподъемные кресла, сложенный из неотесанного камня камин вдальнем углу. Судя по общему стилю, старый граф предпочитал даже трехсотлетнейдревности моду — скорее уж попахивало самым натуральным рыцарскимСредневековьем, когда мебель была такова, что у самого буйного упившегося гостяне хватило бы силёнок её разломать, не говоря уж о том, чтобы ею драться…

Стрелявшая положила револьвер на стол, и Вадецкий деликатнооткашлялся. Обе женщины обернулись.

Та, что стреляла, довольно красивая светловолосая девица,была одета по самой последней парижской моде (Бестужев уже видел в Вене немалодам, носивших подобные фасоны) — да и причесана на современный манер. Затовторая… Вот её-то наряд к современным никак нельзя было отнести: пышная юбка,пышные буфы на плечах и рукавах, шнурованный лиф, глубокий вырез, отделанныйкружевами. Великолепные чёрные волосы уложены в затейливую, красивую, но тожене имевшую никакого отношения к дню сегодняшнему прическу. Одетых примернотаким образом дам Бестужев видел разве что на французских иллюстрациях МорисаЛелуара к «Трем мушкетерам» Дюма — ну да, платье времен Людовика XIII игрозного кардинала Ришелье.

Учитывая всё виденное прежде да и слышанное от репортера, небудет ошибкой предположить, что он наконец оказался лицом к лицу с хозяйкойособняка. Бестужев почему-то считал, что она окажется гораздо старше (все этипричуды, он полагал, были уж скорее свойственны пожилой даме, на склоне летпринявшейся чудить). Однако очаровательная синеглазая брюнетка была явно моложеего на несколько лет: несомненно, капризная, взбалмошная, как сто чертей, поглазам и общему выражению лица видно — но прелестная, как чертёнок. Даже в этомдурацком наряде, вышедшем из моды в незапамятные времена.

— Позвольте представить, — церемонно сказалВадецкий. — Графиня Илона Бачораи — князь Иван Партский из Сибири.

Бестужев поклонился. Ну да, самая что ни на есть русскаяфамилия, не без иронии подумал он. Учитывая, что Вадецкий всю свою сознательнуюжизнь прожил в Лёвенбурге, где немалый процент жителей относится ковсевозможным славянским нациям, мог бы придумать фамилию, гораздо болееподходящую для русского князя. А впрочем, какая разница и кто оценит? Подобногорода «русские» фамилии, режущие слух русского как визг пилы по стеклу, вомножестве встречаются у европейских романистов, по невежеству своему святоубежденных, что русские себя именуют как раз подобными ужаснымибуквосочетаниями…

— Чрезвычайно интересный человек, графиня, —продолжал Вадецкий с непринужденностью старого друга дома. — Владелецзолотых рудников, известный охотник на медведей…

Графиня подняла руку (тонкие пальчики были усыпаны огромнымисамоцветами), Бестужев её поцеловал, не ударив в грязь лицом — хотя княжеским(да и вообще каким бы то ни было) титулом он не мог похвастать, господа офицерыроссийской императорской гвардии, даже бывшие, недостатком галантных манер нестрадают, в грязь лицом не ударят…

Вадецкий вопросительно глянул на светловолосую — судя повсему, она была ему незнакома.

— Позвольте представить, господа, — сказалаграфиня, перехватив этот взгляд. — Мисс Луиза Хейворт… между прочим, вашсобрат по ремеслу, господин Вадецкий. Луиза, да будет вам известно, —репортер одной из самых известных газет Северо-Американских Соединенных Штатов.Американцы, в отличие от косной старушки Европы, давно смирились с тем, чтоженщины смело вторгаются в области, считавшиеся исконно мужскими…

Американка протянула руку, Бестужев приготовился столь жегалантно её поцеловать — но мисс Хейворт встряхнула его ладонь энергичным исильным, вполне мужским рукопожатием. Правда, в этой стройной, довольнокрасивой особе не было ничего от мужеподобных суфражисток и их духовных сестер,русских курсисток с их короткими стрижками и вопиющей небрежностью в одежде.