— Ремесло такое, — усмехнулся Бестужев.

— Можно вас кое о чём попросить? Вам ведь, собственно,всё равно…

— Да?

— Вы можете, когда начнете вести переговоры соШтепанеком, представиться не коммерсантом, а военным агентом в штатском?Совершенно неважно, из какой страны, хоть из Экуадора… Хоть солидности радиследует подобрать более серьёзную державу.

— Зачем вам это?

— Это пойдет на пользу не мне, а вам! — огрызнулсяВадецкий. — Понимаете ли… Он буквально помешан на славе военногоизобретателя. Откуда такая мания у человека сугубо штатского, мне решительнонепонятно. Но всё именно так и обстоит: он возмечтал, чтобы в военном деле имяШтепанека стало столь же нарицательным, как Шрапнель, Галифе, Максим, Маузер… Якраем уха слышал от знающих людей, что его аппарат можно с успехом применять ив совершенно мирных областях жизни — но сам Штепанек эти стороны нерассматривает вовсе, он хочет, чтобы его имя оказалось увековеченным в историивоенного дела… Именно по этой причине у меня с ним ничего и не вышло… то есть,я имею в виду, я не смог получить никакой выгоды. Богом клянусь, серия звонкихстатей о мирном применении аппарата Штепанека и произвела бы фурор, и позволилабы мне заработать кое-какие деньги. Но он, будто дервиш одержимый, только итвердит что об огромном военном значении своего телеспектроскопа. А этоевропейской читающей публике скучно. В Европе по-настоящему большой войны небыло уже почти сто лет после окончательного разгрома Наполеона. И наверняка неслучится ещё лет сто. Европейский читатель абсолютно не воспринимает сенсации,связанные с военными новинками, нечего и думать на них заработать… А я такиенадежды на него возлагал! — воскликнул Вадецкий с неприкрытой обидой.

— Понятно, — сказал Бестужев. Добавил осторожно: —Как считаете, можно мне назваться… скажем, полковником шведской армии?

— Да почему бы нет? Швеция давненько не воевала, но всёже солидная монархия, страна с богатой военной историей… — Он то и делопоглядывал на стол, и, наконец, не выдержал: — Раз уж мы договорились, можно я…

— Сделайте одолжение, — кивнул Бестужев.

Пригубливая коньяк, он смотрел, как Вадецкий складываетзолотые аккуратными столбиками, как тщательно заворачивает их в клетчатыйносовой платок, а платок бережно прячет в карман пиджака. Спросил небрежно:

— Ну а теперь, думается, можно спросить, куда вы вашегопротеже пристроили? Не верится, чтобы столь хваткий человек, как вы, не нашёлхоть какого-то применения…

— Представьте себе, нашёл! — улыбнулся Вадецкий небез горького сарказма. — У меня здесь появились кое-какие полезныезнакомства… Мне удалось ввести его в дом одного из здешних светских львов. Нашивеликосветские бездельники, пресыщенные всем на свете, в аппарате Штепанекаувидели великолепное, оригинальное развлечение… Не смотрите на меня такнасмешливо. Я и сам прекрасно понимаю, насколько это смешно и убого: развлекатьтаким изобретением скучающую толпу светских бездельников… Но это всё, что мнеудалось сделать. Хоть какая-то выгода…

Бестужев понятливо уточнил:

— И вы, наверное, не берёте с них денег? Гораздо болеепривлекательным выглядит доступ в эти круги?

— Ну конечно, — деловито сказал Вадецкий. —Для репортера это выгоднее денег… Там порой можно получить такую информацию,какую обычным путем ни за что не добудешь…

— Да, я понимаю. И вот ещё что… Как вас угораздилопознакомиться с Гравашолем?

— Вот уж поверьте, я к таким знакомствам нисколько нестремился! — фыркнул Вадецкий. — Этот мизерабль нагрянул ко мне вбюро и стал, угрожая оружием, требовать сведений о местонахождении Штепанека.Ему зачем-то необходим телеспектроскоп, хотя я и представления не имею, какаяот него польза анархистам… Я пытался уверить его, что со Штепанеком мы давнорасстались — но он, оказывается, побывал в пансионате и вызнал, что я увезоттуда Штепанека совсем недавно… Тогда я попросил Бенито помочь, Бенито мнекое-чем обязан. Он прислал каких-то своих знакомых итальянских анархистов… ну ачем кончилось, вы сами были свидетелем. Итальянцы в горячности ничем неуступают французам и даже превосходят, вы видели, как славно они гнали людейГравашоля…

— И вы полагаете, что на этом всё кончилось?

— Наверняка, — убежденно сказал Вадецкий. —Теперь он знает, что меня есть кому защитить, что итальянские головорезы егомолодчикам не уступят…

Бестужев покрутил головой:

— Гравашоль не похож на человека, способного броситьзадуманное при первой же неудаче. Вы ведь сейчас — единственная ниточка,ведущая к Штепанеку, верно? А потому на вашем месте…

Он замолчал и прислушался, властным жестом приказавВадецкому замереть.

Никаких сомнений — входную дверь пытались открыть, взамочной скважине что-то звучно поворачивалось с резким металлическимскрежетом. Таких звуков не бывает, когда пользуются привычным, подходящим дляэтого замка ключом — скорее уж они свойственны воровской отмычке…

Бестужев видел, как Вадецкий побледнел. Скрежет прекратился,дверь попытались открыть, но задвинутая щеколда помешала.

— Ну вот видите? — шепотом сказал Бестужев. —Кому же ещё тут быть…

— чёрный ход! — испуганным шепотом отозвалсяВадецкий.

— Да, больше ничего и не остаётся… — кивнул Бестужев. —Показывайте дорогу, но я пойду первым…

— Зачем?

— Ох ты ж господи! — вырвалось у Бестужева. —Думаете, Гравашоль не догадался поставить у чёрного хода кого-то из своихмолодчиков? Это же азбука…

Он первым спускался по узкой тёмной лестнице, стараясьбесшумно ступать на цыпочках — к сожалению, поспешавший следом репортерпроизводил гораздо больше шума, как ни пытался Бестужев, оборачиваясь чуть лине на каждой ступеньке, урезонивать его грозными взглядами. Очереднойлестничный марш…

Бестужев первым увидел человека в котелке, привалившегося ккосяку узкой двери. Вверх он не смотрел — и Бестужев кинулся вперед, однимпрыжком преодолел пролет, прыгнул… и приземлился, без зазрения совестииспользовав этого типа как некое смягчившее удар подручное средство. Обрушилсяпрямо на него. Субъект в котелке чувствительно грянулся об стену, успевудивленно охнуть. Он был на миг ошеломлён, и Бестужев, не тратя времени, пнулего в коленку, ударил в горло, а напоследок безо всякого изящества и жалостинанёс совершенно мужицкий, размашистый удар «под душу». Противник издалнеописуемый звук и рухнул, судорожно хватая ртом воздух.

— Быстрее! — прикрикнул Бестужев.

Достал браунинг, загнал патрон в ствол и, держа пистолетнаготове, рывком распахнул дверь. Ну да, конечно: возле двери отирались ужезнакомые индивидуумы: двое из тех трех, что заявились с Гравашолем в пансионат.Неширокая улочка, застроенная старинными зданиями, плавно изгибавшаяся вправо,единственный прохожий, неспешно шагавший совсем близко…