— Что, разрыв сердца?

— Хуже, — сказала я. — Разрез. А может быть и прокол.Крови-щии!

Евгений растерялся:

— Нет, правда?

— Ну конечно.

— Ты не шутишь?

— Кто этим шутит? — обиделась я.

Он заёрзал на стуле и потянулся к моим сигаретам,окончательно забыв про свой здоровый образ жизни, которым пытал меня уженесколько месяцев.

— Так что же там произошло? — слегка раздражаясь,поинтересовался он. — Скажешь ты или нет?

Я глубоко задумалась.

— Вообще-то, дорогой, — ответила я после длительной паузы,которую Евгений, к его чести, выдержал стоически, — перед тем, как расстаться,все мы (я имею ввиду себя и жён покойного) дали друг другу клятву никому опроисшедшем не рассказывать, а я сижу и треплюсь своему мужу.

— Думаю, в их домах происходит то же самое, — заверил меняЕвгений.

— Ты что? — испугалась я. — Те мужья понятия не имеют, гдевсю ночь были их жены. Многие думают, черти что!

Зря я это сказала.

— Например? — насторожился Евгений.

— Например Татьяна своему мужу наплела, что она у матери.Изабелла поступила аналогично. Это я одна такая дура, которая выложила всюправду разом.

— Потому, что совсем обнаглела, — возмутился Евгений. —Потому что тебе плевать на моё мнение! Именно поэтому ты и дрожишь за своюсвободу!

Почему я дрожу за свободу из его слов было абсолютно неясно, но не это волновало меня. Мне стало обидно другое: жизнь моя, можносказать, повисла на волоске, я в одном шаге от смерти, а со стороны близкихтакая чёрствость.

— Знаешь что, — выпалила я, — с того момента как был убитФрол Прокофьевич лично я за свою жизнь не дала бы и копейки!

Евгений (а выкрикивая обидные для меня слова, он вскочил сосвоего места) где стоял, там и сел.

— Лично я за твою жизнь не дал бы и копейки ещё до убийстваФрола Прокофьевича, — спокойно сказал он. — Потому что жизнь твоя праздна ибездарна. Вместо того, чтобы заниматься делом, ты бегаешь по подругам исплетничаешь с вечера до утра, а в свободное от этого время ты самовлюбленноразглагольствуешь перед читателями и предаёшься обжорству, которое почему-тоназываешь диетой.

— Это уже оценка! — вскипела я. — И за неё ты ответишь! Еслиты такого плохого мнения обо мне, зачем тогда тянешь меня в загс?

— Хочу тебя спасти, — с чрезвычайно важностью сообщилЕвгений.

Не знаю, может где-то есть на свете чуткие заботливые люди,не способные к несправедливым замечаниям и вредным поступкам. Не знаю, можетони и есть где-то, но мне такие почему-то ни разу не попадались. Мне,почему-то, все время встречаются вот такие, как этот Евгений. Что он делает? Ясообщила ему о смерти Фрола Прокофьевича, потом о возможно скорой своейкончине, а ему хоть бы хны. Он продолжает меня пилить. И как противно он этоделает!

— Почему тебе на все наплевать? — мучительно страдая,спросила я.

— Потому, что иначе я не выживу, — отрезал он и добавил: —Рядом с тобой.

— Ах так!

Я вскочила со своего места и подлетела к нему.

Евгений насторожился, словно я собиралась его бить. Он вжалголову в плечи и, якобы глядя прямо перед собой, все же опасливо косил на меня.

— Ты слышал, что Фрол Прокофьевич убит? — ставя руки в бокаспросила я.

— Слышал, — недовольно буркнул Евгений.

— Ты слышал, что и со мной скоро произойдёт то же? —дрожащим то ли от слез, то ли от гнева голосом спросила я.

Евгений, наконец, осмелился посмотреть на меня.

— Каждый раз, когда ты возвращаешься с очередной гулянки, яслышу истории, холодящие кровь и шевелящие волосы. Извини, но привык.

— Интересно, что ты скажешь, когда Тамарка пригласит тебя напохороны.

— Ты же сказала, что как бы нечего хоронить, — напомнилЕвгений.

— Да, труп пропал, но когда-то же он найдётся. Я уже иду последу.

И я зарыдала, вернувшись на своё место.

Слава богу против этого у моего Евгения ещё не былоиммунитета. Он смягчился и спросил:

— Почему ты плачешь?

— А как мне не плакать? — воскликнула я, как тот зайчик изсказки про лубяную избушку. — Когда у других мужья как мужья, а мой полнейшийистукан, которому все, ну буквально все по барабану.

Евгений окончательно растаял, даже погладил мою голову.

— Сонечка, ты тоже должна меня понять, — сказал он. — Ты,порой, ведёшь себя слишком вольно, а что касается этого Фрола Прокофьевича.

Тут голос Евгения вновь обрёл металл.

— Твой Фрол Прокофьевич вот как меня достал, — уже прогремелЕвгений и провёл по горлу рукой. — Завалиться ко мне в дом и едва ли не наглазах у меня приставать к моей жене! До сих пор жалею, что не набил ему морду!

«И уже не набьёшь,» — подумала я и хотела возразить своемупылкому Евгению, но он уже слишком завёлся и не желал меня слушать.

— Молчи! — прогремел он. — Как могу я верить хоть чему бы тони было, связанному с ним, с этим негодяем? Слышал я, как он уламывал тебя! Ха!Он хотел тебе сделать приятно! Для этого есть я! Уж он-то должен был знать! Итеперь мне сообщают, что он убит. Я всю ночь не спал, блин! Всю ночь сходил отревности с ума, только об этом негодяе и думал, жалел что не набил ему рожу, аты требуешь от меня сочувствия? Он убит? Кто убил эту скотину? С удовольствиемпожму этому парню его честную руку!

Я схватилась за сердце, закатила глаза и простонала:

— Боже, Женя, что ты говоришь? Мы же христиане!

— Говорю, что думаю. Кто убил его?

Я и глазом моргнуть не успела, как выложила Евгениюподчистую версию Зинаиды, хотя сама уже не верила ей абсолютно, но уж очень мнехотелось знать оценку моего умного Астрова. Теперь, когда он не духе и все внем кипит, он не будет стесняться в выражениях, а что может быть приятней дляженщины, чем услышать ядрёную критику в адрес своей сестры.

Я выложила версию Зинки-пензючки.

— Что за чушь? — выслушав, изумился Евгений. — Ты хочешь,чтобы я верил в этот маразм?

— Я не требую, а всего лишь рассказываю версию, которуюсочинила Зинаида, — ответила я, млея от удовольствия в предвкушении того, какмой Евгений раскритикует эту версию в пух и прах.

Евгений минут пять смотрел на меня, а может и больше.