Казалось, эта картина могла быть продолжением кошмара еебрачной ночи. Две обнаженные женские фигуры ласкались, целовались на полу, амеж ними бился, припадая то к одной, то к другой, Борис…

Марьяна не сразу узнала его, таким незнакомо-возбужденным,страстным, чувственным было его лицо. Девушки в пароксизме наслаждения царапалисвои груди так, что алые полосы оставались на нежной коже. Их рты были открыты…наверное, кричали от восторга.

Только эти рты и видела Марьяна, да глаза тускло мерцали впрорезях черных шелковых масок, плотно охватывавших головы девушек, скрывая иволосы, и черты лиц. Чудилось, две черноликие дьяволицы сплелись на полу сБорисом, лицо которого тоже мало напоминало лицо человека.

Почему раньше Марьяна думала, что от любви люди испытываютсчастье? Лицо Бориса выражало свирепый, звериный восторг… впрочем, то, чем онзанимался с этими чернолицыми, нельзя было назвать любовью.

Все трое лежали, сплетясь руками и ногами, едва дыша.

Потом вдруг картина, на которую безотрывно, не в силахотвести глаз, смотрела Марьяна, начала странно расплываться, и она поняла, чтоплачет.

Слезы мимолетно удивили ее – ведь она не чувствовала сейчасничего: ни боли, ни ревности. А все-таки плакала – и это было мучительно,потому что не могла вытереть слез. Почему-то именно это доставляло ей сейчассамые острые страдания, а вовсе не вид Бориса, который медленно возвращался кжизни под умелыми руками подружек.

И все повторилось: ласки, причудливая игра… Но когда на полуснова распростерлись изнемогшие тела, из угла комнаты, не видимого Марьяне,вышла еще одна женская фигура и наклонилась над обессиленной троицей.

Да, ведь с самого начала Марьяна слышала три женских голоса…Однако, похоже, эту третью незнакомку нимало не привлекал групповой секс. Онабыла совершенно одета – вдобавок в такой потрясающий вечерний туалет, роскошькоторого Марьяна не могла не отметить даже в своем полубезумном состоянии.

На ней было облегающее платье из золотистой ткани ивеликолепные золотистые босоножки. Шею щедро украшало золотое колье и цепочки.Длинные пальцы были унизаны перстнями. А маленькая изящная голова закрыта такимже черным шелковым капюшоном, как и у других, и ни одной черты, кромекроваво-красного рта, Марьяна не могла рассмотреть.

Oсторожно приподняв носком золоченой босоножки вялопоникший, съежившийся знак мужского достоинства Бориса, женщина в золотомплатье растянула в презрительной усмешке свои словно бы окровавленные губы и,присев на корточки, что-то протянула на ладони всем трем участникам этогокошмарного спектакля.

Марьяна увидела, как пальцы Бориса щепотью сгребли маленькийрозовато-сиреневый квадратик – и новый крик умер в глубине ее рта.

Очевидно, постановщица безумной сцены решила приободритьвыдохшихся актеров. И ей это удалось…

То, что последовало затем, Марьяна не могла постичь умом.Эту адскую изобретательность и неутомимость. Лицо Бориса утратило всякуюосмысленность. Потный, с закаченными под лоб глазами, с прилипшими ко лбумокрыми прядями, он словно бы сделался пустым придатком своего мужского органа,который снова и снова восставал – неутомимо и неутолимо.

Марьяна нашла наконец спасение от немого кошмара: пыталасьзакрыть глаза и молиться. Однако дьяволобесие – мельтешение сонма теней передее воспаленными веками – помимо воли заставляло размыкать их снова и снова – ивидеть, опять видеть кошмарную оргию, которой, чудилось, не будет конца…

Ночь, наверное, шла к концу, хотя в окнах еще было темно.Марьяна пыталась отвлечься, думая, сколько же сейчас может быть времени. Ейказалось, что безумный акт похоти длится уже много суток. Она утратила всякоепредставление о реальности.

Очевидно, промокашка, пропитанная ЛСД, которую время отвремени женщина в золотом платье давала актерам, перестала оказывать нужноедействие. Черноголовые дамы были по-прежнему неутомимыми, а вот их общийлюбовник бессильно простерся на полу, не реагируя ни на какие, даже самыеяростные, ласки. Он впал в прострацию. И тогда…

Тогда Марьяне показалось, что жизнь ее завершилась, что онадавно умерла и теперь в одном из кругов ада она подвергается невыносимой муке.Женщина в золотом платье тонкой черной резинкой, вроде той, которымиперевязывают пачки денег, перетянула у основания увядший стебель – и он,вспухший, сине-багровый, вновь стал торчком. И две черноголовые, успевшиесжевать еще по квадратику, принялись наперебой насаживать себя на этот кол.

Борис лежал как мертвый. Возможно, он лишился сознания отболи… а может быть, в самом деле умер. Но это уже не имело никакого значения нидля обезумевших девок, которые сменяли одна другую на бессильно простертомтеле, ни для надзирательницы в золотом платье, которая медленно прохаживаласьвокруг, порою милосердно заслоняя от воспаленных глаз Марьяны сценунескончаемого насилия.

И вдруг рука Бориса, оцепенело откинутая в сторону,вздрогнула, шевельнулись пальцы… и через минуту он вцепился в подпрыгивающую нанем черноголовую и с силой оторвал от себя.

Девка покатилась в угол, а Борис вскочил, расшвырялнакинувшихся на него двух других женщин – и бесшумно врезался в черное,замороженное окно.

Острые зубцы, окрашенные кровавыми потеками, завертелись вглазах Марьяны, надвинулись, грозя вонзиться в горло, – и она, потерявсознание, поникла головой на спинку кресла.

Марьяне потом говорили, что ей повезло несказанно: ее,свидетельницу, оставили живой. Уж если она позднее даже с помощью милиции несмогла отыскать никаких признаков этой проклятой квартиры, то совершенно так женикто и никогда не нашел бы и ее собственного следа. Ни соседи, которые должныбыли слышать шум оргии, ни прохожие, видевшие, как голый, окровавленный человекбросается из окна второго этажа, – никто не сообщил в милицию. Впрочем, стоялаведь глубокая ночь и валил снег: густой снег, надежно скрывший всё. Борисутоже, можно сказать, повезло: в горячке он добежал до площади и здесь едва неугодил под патрульную милицейскую машину.

Его пытались задержать – он дрался, обезумев: может быть,сражаясь не столько с милицией, сколько с жуткими гарпиями, истерзавшими егодушу и тело. Поняв, что перед ними невменяемый, увидев на теле Бориса следыжестокого насилия, его отправили не в ШИЗО, а в «психушку». Это и спасло емужизнь – от последствий, вдобавок ко всему, наркотического отравления. Там иотыскала его потом Марьяна…