Сели в машину. Виктория включила свет в салоне, и за окномсразу сделалось как-то особенно глухо-темно. Марьяна пыталась хотя бы дляразнообразия запоминать дорогу, но ее мгновенно укачало, и она оцепенелоуставилась вперед, стараясь подавить спазмы зевоты и мучаясь от своей дурацкойзастенчивости: если бы Виктория выключила печку, стало бы легче, но разверешишься ее попросить?.. Впрочем, ей наконец сделалось так худо, что онапопросила бы, но в этот момент «Нива» стала у неосвещенного подъезда какой-то«хрущевки». Кругом громоздились гаражи.

– Погодите немножко, – заплетающимся языком сказала Марьяна,неуклюже вываливаясь на улицу и дрожащей рукой цепляясь за Бориса. – Mеняукачало, просто не могу!

– Ну вот! – недовольно воскликнул Борис. – Вечно ты! Зря ятебя взял!

– Hичего, ничего, – покивала Виктория. – Cейчас у нас чайкус алтайскими травами – и все мигом пройдет. Вы идите к подъезду, а я отцу позвоню.У нас, знаете, какая осторожность в доме? С ума сойти!

Она вынула из кармана шубки сотовый телефон, набрала номер,сказала:

– Мамуля! Мы идем, все о`кей. Правда, Борис Ефимович неодин, а с женой, так что ставьте чайник.

В телефоне что-то буркнули – и Виктория открыла передБорисом и Марьяной дверь темного подъезда, в котором так воняло кошками, чтоМарьяну только чудом не вырвало.

Нужная им квартира находилась на втором этаже. С площадкитретьего пробивался тусклый лучик света, и Марьяна, помнится, удивилась, чтодверь у профессорской квартиры не сейфовая, не железная, а обыкновеннаяфанерная – да еще такая обшарпанная и без номера. «Может, для маскировки? –успела подумать она. – Чтобы не привлекать ворюг?»

Виктория бабахнула в дверь ногой:

– Mамуля! Открывай, это мы, кошки, домой идем!

Марьяна слабо хихикнула, а потом дверь открылась – и онавлетела в квартиру, даже не успев выставить вперед руки, чтобы хоть за что-тоухватиться.

Нет, она не споткнулась на пороге: она была вброшена внутрьтаким мощным пинком, что все-таки упала – но тут же оказалась в тисках сильныхмужских рук. Кто-то больно рванул ее за волосы, заставив откинуть голову, – иприоткрывшийся для крика рот мгновенно залепили широкой клейкой лентой, больностянувшей Марьяне лицо.

– Возьмите деньги, отпустите! – послышался сзади сдавленныйкрик Бориса, но тут же что-то тяжело ударилось об пол, и Марьяна поняла: Борисупал.

Она хотела оглянуться, но ей не дали: уволокли куда-то втемноту, швырнули в кресло и привязали к нему так сноровисто, будто заранее иочень долго отрабатывали каждое движение.

Через минуту Марьяна осталась одна в кромешной тьме, которуюрассеивал только светящийся очерк вокруг двери: в соседней комнате зажглилампу.

Что-то тяжелое проволокли по полу, и Марьяна с ужасомдогадалась: это Борис! Это его потащили!

– Лихо вы его приложили, ребятишки! – насмешливо сказалаВиктория… вернее, та, что называла себя Викторией. – Не зашибли насмерть?

– Обижаешь, золотко, – отозвался мужской голос. – Рукаопытная.

– Ну, давай свою опытную руку. Получи, в расчете. Все,ребята, чао, до новых встреч!

– Ну вот! – обиженно буркнул мужчина. – А с девочкойпобаловаться?

У Марьяны остановилось сердце. Девочка – это она, понялаобострившимся от безумного страха умом. С ней побаловаться – значит,изнасиловать! Она зажмурилась так, что в глазах замельтешили огненные клубки. Итут после заминки, показавшейся бесконечной, снова раздался голос Виктории:

– Ладно, неужто еще не набаловались?! Идите, найдете себевон около универсама. Денег на все хватит. А девочка эта нам еще очень дажепонадобится, она для нас просто-таки подарок судьбы!

У Марьяны слегка отлегло от сердца.

Хлопнула дверь: ушли мужчины.

– Девчонки, все тип-топ, – подала голос Виктория. –Выходите. Клиент скорее жив, чем мертв.

– Давайте-ка его на кухню перетащим, – послышался еще одинженский голос. – Я не хочу, чтобы она слышала, о чем мы будем говорить. Ее дело– смотреть.

– Может быть, ей заткнуть уши для надежности? – послышалсятретий голос.

– Хорошее дело, – отозвался второй. – Только транспортируемБорика на кухню и объявим правила игры. Он должен понять: эра милосердия –кончилась!

После того как тяжесть вновь протащили по полу, Виктория иеще одна девушка, повыше ростом и сильно надушенная, осторожно сунули в ушиМарьяне тугие ватные тампоны, и мир вокруг умолк.

В тишине и темноте – светился только контур двери, будтообведенный раскаленным лезвием вход в преисподнюю, – Марьяна билась изо всехсил, пытаясь освободиться от пут, но все было напрасно. Время шло, шло… Она такраскачала кресло, что едва не рухнула вместе с ним на пол. Удержалась чудом ивпредь постаралась быть осторожнее: уж очень унизительно показалось биться наполу, подобно черепахе, перевернутой на спину! Иногда ей казалось, будтоверевки слабеют, но они лишь с новой силой впивались в тело… Время, казалось,тянется бесконечно. Ей было невыносимо, до обморока жарко и душно в куртке. Ини на чью помощь нельзя рассчитывать!

Она боялась думать о конечной цели похитительниц. Выкуп?Может быть, родителям Бориса сейчас уже названивает кто-то из этих хитромудрыхдевчонок, называя кругленькую сумму? Ну что ж, Ефим Петрович ничего не пожалеетради единственного сына. А ради невестки? Ведь отношения у них более чемпрохладные…

«Папа! – воззвала Марьяна мысленно. – Видишь, это всепотому, что ты умер! Eсли бы не твоя болезнь, мы не познакомились бы с Борисом– а значит, меня не затащили бы сюда, в этот притон!»

Притон… Жуткое слово заставило ее задрожать. Что, Господи,что значили слова той девки об окончании эры милосердия?!

На свой вопрос она немедленно получила недвусмысленныйответ.

Pаспахнулась дверь. Cвет, ударивший в лицо Марьяне, был такярок, что она тотчас зажмурилась, но взгляд успел сфотографировать сплетениетел, показавшихся черными, будто обугленными. Сплетение трех тел…

Осторожно, словно увиденное могло оказаться смертельным,Марьяна открыла глаза – и невольно вскрикнула. Она не услышала своего голоса,только вдруг стало саднить горло. Наверное, она закричала очень громко… но ееникто не слышал, ведь рот был заклеен.