Зачем тебе стонать и проклинать весь мир?

10 Иди, коль хочешь, к нам. Тебя веселый пир

Зовет. Уже столы цветами все покрыты,

Иди от горестей искать у нас защиты!”

В подобном празднестве, о милые друзья,

Свободною душой уж не нуждаюсь я.

Камилла не властна над мыслями моими,

Уже без трепета ее я слышу имя,

Не думаю о ней, молчу по целым дням,

Мне кажется, она тоскует по ночам

И плачет. В красоте и тщетной и надменной

20 Твердит себе о том, что юноша, что пленный

Не может... Только что всем нам до этих слов!

Слуга, неси скорей и фруктов и цветов!

Друзья, что вижу я? Веселье замирает.

Так пусть вино скорей бокалы наполняет.

Зачем ему в стекле томиться суждено

Под пробкою тугой? Мы ждем его давно.

Вот первое — с холмов испанской гордой Сьерры,[312]

С ним не сравняется Гаронны сок, Мадеры,[313]

С холмов, где солнцем все горячим залито,

30 И нежная лоза под прессами Сито.[314]

Что лучше в свете есть той доли благородной,

Когда среди друзей, в кругу любви свободной,

Средь игр и бесед, за праздничным столом

Сжигаешь жизнь свою, не мысля ни о чем!

Нет, все ж душа уйти не в силах от печали,

И мой притворный смех обманет вас едва ли.

И слышу я ее, и вижу каждый час,

Она всегда со мной, моих отрада глаз.

И смех ее в ушах так часто отдается.

40 На вашем пиршестве любовь моя проснется:

Среди киприйских рощ, Венере дорогих,

Хмельным соделал Вакх сок гроздий золотых.

И я боюсь сейчас, что дерзостные боги

Опять смирят мой гнев и отведут тревоги.

Бывало — и не раз, когда мы с ней вдвоем

Сидели в тайный час за праздничным столом

И подносил к губам я, пылкий и влюбленный,

Свой кубок, мною с ней лукаво разделенный

Вино, которому покорствует любовь,

50 Пыл не смиряло мой, а зажигало кровь.

Касался я рукой — в тот легкий миг забавы —

Кудрей, лицо мое щекочущих лукаво,

И слышал смех ее, и нежен был, и груб,

И одолев в бою, касался нежных губ,

И отступал, и вновь искал с губами встречи;

Цветами осыпал я грудь ее и плечи,

И эти за корсаж скользнувшие цветы

Я трепетно искал — и медлили персты.

Ах, я любил тогда! Любил бы и поныне,

60 Когда бы всей душой служить ее гордыне

Приятней было мне, чем в сердце месть таить,

Когда б я должен был лишь раз ее простить!

Когда б все новые не зрел я преступленья,

Не ненавидел бы ее! Что за мученье

Привыкнуть сердцем к той, восторга не тая,

Которую предать забвенью должен я.

Зачем мила она, зачем она прекрасна?

С изменницей меня мирили бы напрасно,

Не все ли мне равно, что с ней теперь другой,

70 Что томный властелин он трапезы ночной.

Что оба, может быть, смеются надо мною,

Что уж играет он волос ее волною,

Что все лобзания, весь пыл своей души

Она уж отдала тому, кто сам в тиши

Украсил грудь ее весенними цветами.

О, смейтесь надо мной, над страстными словами,

Ведь вы не любите, а я люблю. Опять

Готов я у дверей, мне милых, умолять.

Она услышит плач, поймет мои страданья;

80 И я в ее глазах, где все — очарованье,

Любовь иль ненависть увижу в свой черед,

Тот взгляд, что все простит или на смерть пошлет.

ЭЛЕГИЯ XXIII

Ночь, горестная ночь! О тихая Аврора,

Придешь ли? Где же ты? Увижу ль свет твой скоро?

Все с боку на бок я ворочаюсь, заснуть

Не в силах, и моя так тяжко дышит грудь,

Бессонница томит и душная тревога,

И все я не могу забыться хоть немного.

А ты, Камилла, спишь: и ты, любовь моя,

Причиною тому, что мучаюсь так я.

Когда б хотела ты, о боги, это ясно, —

10 Прошла бы ночь скорей, была б она прекрасна.

Душа моя как сон витает над тобой.

Узнаешь завтра ты, читая почерк мой,

Как истомился я, тоскою грудь тревожа,

Как, голову свою приподнимая с ложа,

Я думал о тебе. Один во тьме ночной

Светильник зрел меня — столь полного тобой,

Когда все жалобы, упреки и мученья

Я доверял перу, исполненный волненья.

Да, ты, Камилла, спишь, прелестные свои

20 Закрыв глаза, и с губ в глубоком забытьи

Слетает пышных роз душистое дыханье,

Но вдруг ошибся я? И ты не спишь? Страданье

Об этом думать мне. В то время как томим

Бессонницею я, с любовником своим

Ты хочешь задержать часов ночных теченье

Бессонницей любви, порывом упоенья.

О бог забвения, глаза мои сомкни,

Пусть вечный сон придет, окончит эти дни.

Она сейчас с другим! Как жить могу в позоре!

30 Другой! О стыд! О смерть! Отчаянье! И горе!

Несчастный, почему богов веленьем ты

Умеешь так ценить сиянье красоты?

И почему свои так любит сердце раны,

Чем взоры хороши, в которых лишь обманы?

Не так красивая полюбит горячей,

Она заботливей, и нежность есть у ней.

Боясь утратить страсть — она вся ожиданье,

Она любовников не привлечет вниманье;

Спокойный, ровный нрав, веселости черты,

40 Привязчивость — все в ней замена красоты.

А та, которая сердцами правит властно

И о которой все твердят: “Она — прекрасна!”,

Готова оскорбить нежнейший вздох любви.

Привычка властвовать живет в ее крови.

Капризная во всем, взращенная изменой,

Она нежна сейчас, чтоб завтра стать надменной.

Все безразлично